Книга Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов

Потом командовавший парадом Будённый отдал всем известную команду: «Побатальонно! На одного линейного дистанция! Первый батальон прямо, остальные – напра-ВО! Шагом… МАРШ!» – и из динамика раздался слитный, подобный шуму морского прибоя, грохот сапог. Диктор сообщал, какая часть проходит сейчас мимо Мавзолея, и Всеволод Николаевич снова удивился, услышав: «Мимо Мавзолея проходит сводный батальон первого пехотного полка Красной Японской Армии. Возглавляет батальон командир-орденоносец товарищ Масахару Хомма[179]! Командуя полком, товарищ Хомма отличился во время обороны Мукдена, показав врагам, что такое пролетарская защита! Что такое красный удар!» Знавший, что Масахару Хомма разделал янки на Филиппинах похлеще, чем бог черепаху, Волков не сомневался, что этот товарищ показал китайцам места зимовья раков, а также познакомил их с методами Сидора по воспитанию коз.

Гудели двигатели автомобилей, диктор старательно перечислял, что в настоящий момент везут по брусчатке Красной площади. Пушки, гаубицы, зенитные орудия… Звенела мостовая под ударами копыт – скакала конница, рычали двигателями танки…

– Слышите? – поинтересовался динамик. – Это истребитель. За ним ещё один, и ещё…

Опять вмешались помехи, а потому, когда снова появился голос, считавший: «сорок три… сорок четыре… сорок пять…», Всеволод Николаевич не сумел понять: считает ли диктор самолёты, пролетающие над Кремлём, или танки, ползущие по площади?

После частей Красной армии на площадь вышли колонны демонстрантов, а над ними со звуком рвущейся парусины неспешно плыли тяжёлые бомбардировщики. Судя по восторженным воплям диктора, это были какие-то новые самолёты. «Странно, – подумал Волков, – ТБ-1 уже не в первый раз должны пролетать, а для ТБ-3 вроде как рановато…»

И тут снова загремели гонги.

– На площадь выходит колонна трудящихся Социалистической Японской Империи, – радостно воскликнул диктор. – Над колонной реют транспаранты, на которых написано: «Слава Великому Учителю Товарищу Сталину! Слава братскому народу Советского Союза! Да здравствует Первое мая!»

Тут его комментарии утонули в диких воплях «Банзай!» Волков ошалело прикурил папиросу от мундштука и выдавил:

– Вырвите мне язык, но я должен это видеть…[180]

Ему до одури захотелось в Москву. Посмотреть родной город, в котором он родился и вырос, но таким, каков он здесь и сейчас, Всеволод-старший видел только на фотографиях да в старых кинофильмах. А ведь сейчас в Москве можно пойти посмотреть постановки Мейерхольда, вживую увидеть игру молодой Марецкой, Грибова, Яншина, Масальского – тех мэтров, которых он если и видел, то только на экране, да и уже в солидном возрасте. «Решено, – думал Волков. – Вот летом будет у меня отпуск – не поеду ни на какое море и ни на какой Кавказ, а рвану в Москву! Недельку-другую проведу в столице, сам всё своими глазами увижу, своими руками всё пощупаю…» Тут ему в голову пришла шальная идея: ведь в Москве он может отыскать своих молодых предков, бабушек и дедушек. Причём сейчас они совсем ещё юные ребята, комсомольцы, активисты, студенты… «Можно было бы рассказать им, что будет с ними потом… Если бы я сам знал, что именно с ними будет! Вот же чертовщина…»

Он мечтательно улыбался, когда услышал звон дверного колокольчика и следом за ним – голос Груши. Девушка с кем-то коротко переговорила, потом по дощатому полу дробно застучали каблучки и…

– Всеволод Николаич! – Груша влетела в комнату цветастым ситцевым вихрем, – Всеволод Николаич, телеграмма для вас!

Она протянула Волкову узкий синий конверт, на котором красовался штамп «Срочная. Служебная». Внутри оказалось распоряжение ВСНХ[181] в кратчайший срок прибыть в Москву, во Всехимпром[182].

«Бойся своих желаний – они имеют тенденцию сбываться, – усмехнулся Всеволод-старший про себя. – И за каким, интересно, я потребовался этому… хм-м прому?» Разумеется, объем знаний у него такой, что хоть сейчас шагай за нобелевкой, вот только внедрить всё, что он знает, в настоящий момент не представляется возможным. Хоть удавись. А ведь станут требовать ещё чего-то. Как же: обычный инженер, да ещё не самого передового завода, – и вдруг предлагает новшества для армии. Причём аргументы предсказуемы: «Вы же, товарищ Волков, коммунист. Значит, должны понимать… Вот она – обратная сторона награждения. Тёмная сторона силы… Ладно, как-нибудь отобьёмся, лишь бы в прошлом моём копаться не начали…» Тут перед мысленным взором возник товарищ Регер, и словно наяву прозвучали слова: «Такими кадрами разбрасываться нельзя. Нам, дорогой товарищ, этого Советская Власть не простит!»

– Ах, ты ж, б…ь! – в сердцах выругался Всеволод-старший. – Не было у бабы заботы – купила баба порося!

Праздничное настроение прошло, как и не было. За обедом он сидел задумчивый и не разговорчивый. И Груша, и пришедший к ней Вася, разумеется, обратили на это внимание, но лезть с расспросами не рискнули. И только потом, уже на кухне, готовя самовар, девушка шепнула жениху:

– Телеграмму Всеволод Николаичу принесли. Служебну. Он её как прочитал, так хмурой тучей и сидит, – и непроизвольно поёжилась.

Козельцов принялся её успокаивать, поясняя, что на службе всякое бывает, и что Всеволод Николаевич не таковский человек, чтобы какую беду допустить, но сам тоже заволновался. А ну как что стряслось? А вдруг настоящие виновники попробуют на Волкова свои ошибки спихнуть?

Однако уже за чаем Всеволод Николаевич оттаял, а после пары рюмок коньяку даже повеселел. Попросил Василия отыскать ему трость – в Москву вызывают, а ходить ему ещё тяжело. Козельцов решил этот вопрос за час с небольшим: просто зашёл в местное отделение милиции и попросил коллег о помощи. Так что на следующее утро, несмотря на ставшие уже привычными причитания Груши, Волков, опираясь на массивную палку с резным костяным набалдашником, отправился на завод. А к обеду, очень удивлённый, вернулся домой, имея на руках требование на билет до Москвы. Быстро собрал вещмешок – чемоданом за этот год он так и не озаботился, да и зачем? Чмокнул Грушу в щеку, попросил быть умницей, пообещал сразу же по прибытию в Москву прислать координаты для связи и уехал в Ярославль на вокзал. А ещё через четыре часа уже сидел в купе мягкого вагона и азартно резался с соседом в заботливо прихваченные тем шашки…