Книга Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды я не выдержал и сказал ему об этом. И вот тогда я узнал истинный дух северян. Волков смело посмотрел мне прямо в глаза, вздохнул и произнёс:
– От вас, Торамаса-доно, я этого не ожидал! – он снова вздохнул и продолжил: – Чего можно ожидать от этих мидзуноми яро, которые никогда не видели ничего красивее коровы, но вы… Неужели и вы не видите, что она удивительно красива? Правда не видите?
Поражённый, я застыл, точно ручей на морозе. Он не обманывал, он действительно видел свою жену сказочной красавицей! Какой же волей надо обладать, какой твёрдостью духа, чтобы заставить себя поверить в красоту дурнушки, да ещё и совершенно искренне поражаться тому, что другие этого не видят?! Воистину, сколь же мудр и прозорлив Товарищ Его Божественное Величество, объявляя северян нашими братьями. Кто, кроме рождённых под сенью священной Фудзиямы, кто с раннего детства вдыхал сладостный воздух Ямато, может так овладеть собой, так возвыситься над всем низким и плотским? Да, мы – братья! И пути наши связаны неразрывно и навечно!..
За горами, за лесами, за широкими морями
«…Ленин перешёл к электрификации и был поражён, узнав успехи в этой отрасли в Японии и повсеместное распространение электричества с утилизацией горных рек. Затем он перескочил на народное образование.
– Счастливая страна! – воскликнул Ильич на ответ Фусэ, что в Японии безграмотных почти нет».
Первое мая 1931 года в Тутаеве выдалось ясным. С самого утра солнце шпарило совершенно по-летнему.
«Демонстрация, – грустно подумал Всеволод Николаевич Волков. – Чёрт, и угораздило же!» Он с ненавистью посмотрел на свою правую туго забинтованную ногу. Вчера, спускаясь с перегонного куба, он неудачно поскользнулся на металлическом трапе, на ступенях которого какая-то добрая душа разлила не то веретёнку, не то индустриалку[176], и в результате последний пролёт инженер съехал словно с ледяной горки, на собственном заду. Многострадальный зад, однако, уцелел, но ногу Всеволод-старший вывихнул качественно. И вот теперь он лежит на диване возле радиоприёмника.
Груша всё ещё не пришла в себя после «ужасного» зрелища – водворения пострадавшего домой. Его привезли на легковом автомобиле самого директора, и четверо рабочих аккуратно, хотя и матерясь через каждый шаг, занесли Волкова в комнату. Что вообразила себе девушка, увидев его с забинтованной ногой, известно одному только богу, и то если он есть. Вероятно, Груша решила, что остальные части тела бинтовать уже и смысла нет, и сперва тихонечко заскулила, а потом завыла в голос, как и по сей день в русских деревнях бабы воют по покойнику. Все попытки Всеволода-старшего объяснить девушке, что он вполне здоров и через два, много через три дня встанет на ноги, пропали втуне. Груша то причитала, то завывала подземным духом, а то собиралась мчаться на почту и телеграммой требовать Волкова-младшего из армии, дабы тот успел проститься с отцом.
В конце концов Всеволод-старший плюнул на внешний раздражитель и, устроившись поудобнее, взялся за журнал «Большевик», в котором была напечатана большая статья Уборевича о положении дел с партийной работой в армии. Не то чтобы партийная работа очень уж его интересовала, но Уборевич чесал примерами, да такими, что иностранным разведкам и делать особенно ничего не требуется: переводи статью и отправляй отчёт в центр! Читая особенно интересные пассажи типа: «В 18-й стрелковой дивизии, расквартированной вблизи Житомира, возникло недопонимание бойцами политической ситуации в связи с введением в штат дивизии роты танок[177]. Сложность в облуживании пятнадцати машин вызвала у красноармейцев…» – ну и так далее. «Может, Регеру отписать? – подумал Всеволод Николаевич. – Причём настучать не на Уборевича – его и так расстреляют, а на того, кто журнал курирует. Сука, думать-то надо! Хоть иногда!»
Тут Волков отвлёкся и посмотрел на карманные часы: сколько там осталось до радиотрансляции парада демонстрации из Москвы? Подумалось: «А не зря ли продали наручные часы?» Тут же мысли перескочили на финансовое положение семьи. С одной стороны, его заработок был вполне достаточным: с учётом системы партмаксимума он все равно получал целых восемнадцать червонцев… Хотя, если бы был беспартийным, – оклад был бы все сорок! «Да ладно, – рассудил Волков. – Стыдно получать больше Сталина![178] Но всё-таки правильно часы продали: тысяча триста рубликов лишними не стали. Да и внимание могли ненужное привлечь…»
В этот момент приёмник словно сам собой мигнул зелёным глазком индикатора, и расписанный фантастическими цветами динамик отчётливо произнёс:
– Внимание!.. – и после минутной задержки с хрипотцой выплюнул: – Красная площадь…
Всеволод Николаевич вздрогнул и снова посмотрел на часы.
– Вся Москва в радостном волнении, – сообщил диктор. – Все глаза обращены к Спасской башне. – Тут снова вмешались помехи и дальше Волков услышал только: – Чере……уту начнётся… рад!
Потом ударили куранты. Но в их привычную с детства мелодию вплетался какой-то посторонний звук – глубокий и всеобъемлющий.
– Бьют куранты, – пояснил диктор. – Вы слышите, товарищи, как в храме Ленина звонят в гонг.
Всеволод Николаевич чуть не подавился папиросой. «Где?! Куда?!»
– С первым ударом курантов и гонга на трибуну Мавзолея поднимаются руководители Партии и Правительства, – выдал комментатор радостно. – Впереди всех – Великий Учитель Товарищ Сталин! Ура! Банзай!
Волков почувствовал, что сходит с ума. Храм Ленина?! Банзай Сталину?! Интересно, какие ещё сюрпризы готовят ему парад и демонстрация? «Эх, жаль сына рядом нет! – он огорчённо прицокнул языком. – Он бы не так поражался, он-то не помнит тех парадов…» Отрешённо прослушал речь Ворошилова, отметив про себя, что подобные речи он слышал в детстве и юности. «Красная Армия, Воздушный и Военно-морской флоты зорко и грозно стоят на рубежах Советской земли, готовые каждый миг к действию…» Заинтересовало его только упоминание Японских вооружённых сил, что «плечом к плечу со своими братьями из СССР сражаются за великое дело Ленина».
