Книга Сказания Фелидии. Воины павшего феникса - Марина Маркелова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым поставил свою корявую подпись Коэл. Толстые пальцы не слушались, норовили то и дело выронить перо, но он справился. Нарим же долго скреб пером, то и дело отрывался и окатывал Маниуса презрительным взглядом, после чего продолжал выводить свое имя под позорящим его текстом.
Маниус ждал, и как только дело было выполнено, выхватил бумагу, восторженно взглянул на подписи и самодовольно улыбнулся.
— Отлично, глубокоуважаемые члены бывшего Совета Семерых. Ваше благоразумие не забудется. Пока новая власть находится в новорожденном состоянии, вы будете находиться под охраной, а потом, вот вам мое слово, вас отпустят на все четыре стороны.
— Изумительная щедрость, — пробормотал Нарим, — и как же ты будешь править, король? И не рано ли ты нацепил на себя этот титул? Быть может, народ выберет другого?
— Не тебя, кровопийца, уж точно. Сейчас вас проводят в уцелевшие покои дворца, где вы будете находиться вплоть до моего решения, куда вас отправить. Всего вам доброго.
Маниус поднялся, развернулся и быстро вышел, приказав на ходу воинам взять под стражу Нарима и Коэла.
Сам же он направился, как и было указано, в соседнюю комнату, толкнул незапертую дверь и, с ядовитым приветствием на устах переступил через порог. Но так ничего и не сказал, кроме сдавленного, грубого:
— Вот зараза!
Кайзал не стал дожидаться позора. Когда сомнений в поражении не осталось, Временный Глава Совета закрыл глаза, затянул на шее тугую петлю и толкнул сам себе стул из-под ног. Теперь его страшное, посиневшее лицо, с неплотно прикрытыми мертвыми глазами безразлично смотрело на Маниуса и показывало, словно издеваясь, кончик языка.
— Нашел, как счеты с жизнью сводить, — брезгливо пробормотал Маниус, осматривая повисший над полом труп, — отравился бы, что ли… Ладно. Снимите его!
Маниус, бесчувственно взглянул в последний раз на тело своего недавнего противника. Радости победы он не ощутил. Ничего, кроме омерзения, которое вызывает вид повешенного. Но тут расценил, что и в смерти есть преимущества — мертвые не высказывают мнений, не ставят подписи. Их больше нет… А значит и нет их прав.
Маниус подошел к окну, в которое когда-то Кайзал любовался Аборном, и сам взглянул на лежащий в руинах город. Ни капли сожаления не вызвал в нем удручающий вид разгромленной столицы. Он знал, и даже рассчитывал, что так будет. А Аборн… Маниус передернул плечами. Аборн никогда ему не нравился как город, а уж, из каких расчетов его давным-давно сделали столицей, и вовсе недоумевал. У его Фелидии будет новая столица, богаче, щедрее, ярче продажного, скупого Аборна. В его родных землях, в Балии.
— Какие будут приказания? — голос начальника охраны раздался неожиданно, из-за спины.
Маниус обернулся. Тело Кайзала сняли, и теперь оно лежало в углу комнаты, завернутое в найденную где-то простыню. Воины стояли в дверях. Смиренно ожидая распоряжений.
— Разберитесь с оставшимися защитниками, что еще осмеливаются скалиться, — приказал Маниус,? потом отпирайте подземелья и выпускайте людей. Надо начинать разбор мертвецов. Выкладывайте их на Дворцовой и Храмовой площадях для опознания и последующего погребения. Все понятно?
— Да, Глава Маниус.
— Тогда можете идти и выполнять.
Начальник охраны поклонился и вышел. У дверей комнаты остались только личные воины Маниуса, неустанно следившие за его безопасностью.
— Глава…,? рассмеялся Маниус, кивнув им, — скоро никаких Глав не останется. Все! Иное время, другая эпоха!
И с этими громкими словами закрыла глаза и забылась вечным сном уставшая, измученная войнами и распрями Старая Фелидия, уступив свое место пока еще несмышленому, неумелому, но упрямому и своенравному, младенцу. Новой Фелидии.
Солнечный свет проник в подземелья, как магическое сияние неизвестного мира. Вдруг грохнули замки и засовы, отворились тяжело и лениво двери. Люди вскинули взгляды, и в их, уже привыкшие к плотному сумраку, глаза брызнули разъедающие ярко-белые лучи. Защищаясь, пленники подземелий подносили к лицам ладони и в дверных проемах силились разглядеть хоть что-то. Врагов? Друзей? Послов добрых или страшных вестей? Но не было ни тех, ни других. И тогда самые отчаянные, переборов сомнения, решились подняться в город. Как робкие кролики, они вылезали из нор, озирались, ждали нападения, но никто их не трогал.
Аборн кишел воинами. Теперь они ходили по улицам, без интереса поглядывая на выходивших из-под земли. Война закончилась, и теперь никто никого не собирался убивать.
Люди потихоньку выбирались, растерянно озирались, пытаясь осознать, что все же произошло. Они оставляли крепкий, красивый город, а вернулись в нагромождение развалин. Половина домов Аборна лишилось стен и крыш, осталась непригодной для жилья. Горожане сиротливо садились у порогов, радуясь тому, что выжили, но мучаясь в размышлениях, где им теперь устроится хотя бы на ночлег и взять еды. Как наладить сломанную в один день жизнь.
Но, если дома со временем можно было восстановить или отстроить новые, то мертвые воскреснуть не могли. А их оказалось много. Ровными рядами тела погибших выкладывали на городских площадях, оставляя между ними проходы для живых. Аборнцы, в основном женщины, бледные, в полуобморочном состоянии бежали на Храмовую площадь и, перебарывая себя, заглядывали в изуродованные смертью и оружием лица покойников, выискивая родных и знакомых. И тут же к небу взвивался скорбный рев. Из защитников города выжила только четверть. Опознанные трупы тотчас же забирали, отвозили на кладбище, где уже пылали ненасытные погребальные костры, а могильщики, чье число значительно увеличивалось за счет обещанной доплаты, неистово подбрасывали в огонь ветки и рыли могилы.
Не наплакаться над мертвыми, не простится чуть дольше отведенного не позволялось. В разлагающихся телах могла завестись зараза, которой равно боялись и простые, и воины, и правители.
Семья Кары выжила, муж и сыновья нашли ее еще в подземельях, и долго-долго обнимали и целовали, не веря, что все закончилось. А вот пекарне их не повезло. Одно из каменных ядер угодило ровно в центр дома, пробило крышу и снесло две стены. О жизни в таких условиях не могло идти и речи, однако не успели они предаться панике, как Азея пригласила их расположиться вместе с ней. Это было самой малой благодарностью, которой она могла отплатить этим людям, пришедшим на помощь, в трудный час.
От их с Линвардом дома остались только камни да обугленное ломаное дерево. Зато жилище Эльды. Азее очень не хотелось возвращаться, ее душили страшные воспоминания, однако выбора ей не осталось. Либо еле-еле сводить концы с концами под открытым небом, либо смирить чувства.
Гаспер после всего пережитого молчал задохнувшейся рыбкой. Не спрашивал, не отвечал, только смотрел блуждающим взглядом в упор, оставаясь безучастным. После пробуждения он сидел в одиночестве, растворившись в каком-то своем, непонятном никому другому, мире. А потом, долго стоял над корзиной брата, задумчиво разглядывая его. Азея, заметив это странное поведение, испугалась. Слишком отчетливо ей запомнилось безумное лицо Аллера, спасшего их от неминуемой гибели. Гаспер словно стал маленьким отражением своего отца, только безумие мальчика было безобидным, растерянным, в отличие от жестокого Аллера.