Книга Зимняя битва - Жан-Клод Мурлева

После чего усадил пленника обратно и положил ручищи ему на плечи, чтоб сидел смирно, словно тот был непослушным ребенком.

Спокойствие было восстановлено, и Милена с Дорой исполнили еще четыре lieder. Хелен узнала последнюю, которую Милена разучивала при ней:

Du holde Kunst, in wieviel

Wo mich des Lebens wilder Kreis umstrickt

Hast du mein Herz… —

выводила она, и благоговейное внимание было ей наградой. Люди ловили малейший оттенок ее голоса, даже чуть слышное постукивание ногтем о край пианино в минутной паузе. И когда отзвучала последняя нота, никто не осмелился нарушить молчание.

– Давай «Корзинку», – шепнула Дора и наиграла пару тактов.

Слушатели просияли. «Корзинка»! Милена будет петь «Корзинку»!

Давным-давно забылось, кто сочинил эту песенку с наивными незатейливыми словами и негромким медлительным мотивом. Ее передавали из уст в уста сквозь века, не пытаясь понять, что она, собственно, означает. Фаланга, бог весть почему, вообразила, что в ней есть какой-то скрытый смысл, и петь ее запретили. Разумеется, это был вернейший способ превратить простенькую песенку в гимн Сопротивления, подобно тому, как гигантский боров Наполеон стал его талисманом. Никто так и не знал, что же все-таки было в этой пресловутой корзинке. Знали только, чего там не было, и это-то, должно быть, и бесило фалангистов.

В моей корзинке… —

запела Милена, —

В моей корзинке нету сладких вишен,

сеньор мой,

румяных вишен нету

и нету миндаля.

Ах, нету в ней платочков,

нет вышитых, шелковых.

и нету жемчугов.

Зато в ней нету горя, любимый,

нет горя и забот…

Первыми начали робко подпевать несколько женских голосов. Потом из дальнего угла к ним присоединился мужской бас. Кто встал первым? Трудно сказать, но не прошло и нескольких секунд, как весь зал стоял. Остался сидеть только тот, кто недавно хотел уйти. Тот же человек-лошадь, который тогда преградил ему путь, ухватил его за шиворот и заставил встать вместе с остальными. Каждый подпевал тихонько, всего лишь присоединяя свой голос к общему хору и не пытаясь выделиться. Наивные слова песенки набирали силу, как глухой подземный рокот.

Нет курочки рябой в моей корзинке,

отец мой,

нет курочки, в корзинке

и уточки в ней нет.

Ах, нету в ней перчаток,

нет бархатных, с шитьем.

Зато в ней нету горя, любимый,

нет горя и забот.

Хелен глазам своим не верила: вокруг нее десятки взрослых людей доставали носовые платки, и слезы катились по лицам. Из-за детской песенки! Все аплодировали, и она аплодировала изо всех сил, чувствуя, что и у нее комок подступает к горлу. «Держись, Милош! Мы идем! Не знаю как, но мы тебя выручим!»

Концерт окончился. Господин Ян поднялся на сцену, поднес обеим артисткам по букету и расцеловал их. Они сошли со сцены, а мужчины уже выносили пианино и разбирали подмостки. Хелен очень хотелось поздравить подруг, но к ним было не пробиться, так густо теснился вокруг народ. Когда немного погодя ресторан опустел, ей, как и остальным уборщицам, надо было еще навести чистоту и порядок. Было уже за полночь, когда она смогла наконец подняться к себе в комнату. Проходя мимо двери Милены, она постучалась, но та не отозвалась. Хелен спустилась на мужской этаж и постучалась к Бартоломео. И тоже безрезультатно. Она пошла к себе, легла и полночи прислушивалась, не повернется ли ключ в замке соседской двери. Около четырех утра ей что-то послышалось – как будто выстрел где-то на улице. Хелен вскочила, влезла на стул и выглянула в окошко. Ледяной холод ожег ей лицо. По Королевскому мосту неслись на бешеной скорости какие-то машины. Откуда-то издалека слышались еще выстрелы, всплески разноголосых криков, потом все стихло. Хелен снова легла, раздираемая страхом и надеждой.

Ни свет ни заря ее разбудил грохот вышибаемой двери. Перепуганная, она вскинулась, думая, что ломятся к ней, но тут услышала, как громилы затопали в комнате Милены. Надолго они там не задержались – ни брать, ни ломать было практически нечего. Когда незваные гости ушли, Хелен выглянула в коридор, куда высыпали и остальные пятеро девушек в ночных рубашках. Онемев от ужаса, они смотрели на разбросанные по полу книжки Милены, сломанные полки, растоптанные безделушки, изорванные партитуры.

– Ужас какой… – прошептала самая младшая из девушек, прижимая к груди подушку, словно щит.

– Похоже, сегодня ночью началось восстание, – сказала другая.

– Откуда ты знаешь?

– А вы стрельбу не слышали? И потом, господин Ян скрылся.

– Когда это?

– Вчера вечером. Он уехал с Кэтлин и с тем длинным парнем, с которым она гуляет.

– Уехали? – оторопела Хелен. – А мне ничего не сказали!

– Да и мне тоже, – сказала девушка. – Но у меня окошко выходит на улицу, что за рестораном. Как раз после концерта я выглянула и увидела, как они садятся в две машины.

– В две? Одной бы хватило, куда две-то?

– А вот и нет, там еще люди были. Ландо, наш шеф-повар, а еще люди-лошади, которые охраняли вход. Так все вместе и уехали.

– Куда?

– Я-то почем знаю?

– Да, правда, извини…

Хелен задержалась в комнате Милены, чтоб хоть немного привести ее в порядок. Среди разорванных партитур она наткнулась на листок с «Корзинкой», в которой ничего не было. Хелен унесла его к себе и спрятала во внутренний карман пальто. Потом забралась в постель – греться и ждать рассвета.

VIII

БАРТОЛОМЕО КАЗАЛЬ

ДВЕ МАШИНЫ пересекли реку по Королевскому мосту и сквозь морозную тьму двигались теперь на восток. Впереди – Ян за рулем своего тяжелого «паккарда». Рядом с ним молодой человек-лошадь, кое-как пристроив свои длинные ноги, теребил на коленях фуражку.

– Я ваш телохранитель, правильно, господин Ян?

– Правильно. Как тебя зовут?

– Жослен.

– Так вот, Жослен, в случае опасности ты должен защищать меня и тех, кто сидит сзади.

– Понял. Я защищу, господин Ян.

Ему не было нужды что-либо добавлять – пудовые кулаки величиной с наковальню, которые он при этом продемонстрировал, говорили сами за себя.

На заднем сиденье зябко жались друг к другу Милена, Бартоломео и Дора. Перед отъездом Милена едва успела забежать к себе за самыми необходимыми вещами.

– Поторопись, – сказал ей Ян. – Отсюда надо на некоторое время убраться.

Запихивая в дорожную сумку одежду и какие-то вещи, которыми особо дорожила, девушка предполагала, что ее, может быть, станут возить с места на место, чтоб она пела перед другими людьми. Она ничего не имела против. Радость, испытанная на первом концерте, сулила еще большие радости впереди. Но, как выяснилось, об этом и речи не было. Напротив. Когда они выехали за пределы города и убедились, что хвоста за ними нет, Ян объяснил обеим женщинам, что их задача – скрываться, скрываться и еще раз скрываться. Любой ценой избежать поимки, не попасть в лапы варваров. Он знает одно надежное место, и там они должны будут оставаться столько времени, сколько потребуется.