Книга Зимняя битва - Жан-Клод Мурлева

– Хелен Дорманн?

– Да, это я, – сказала Хелен, хотя уже несколько лет носила другую фамилию.

– Ну, здравствуй, Хелен! Это я, Октаво. Рад тебя слышать. Еле нашел.

– Октаво?

– Ну да, Октаво… Октаво, который у Паулы. Вспомнила?

Хелен медленно опустилась на стул. Когда же она последний раз виделась с Паулой? Сто раз клялась себе съездить к ней и сто раз откладывала на потом. Работа, дети, расстояние… А Октаво и вовсе потеряла из виду.

– О, Господи, – пробормотала она, – Октаво… Как ты, что? Мне так чудно, что у тебя голос взрослого мужчины…

– Я звоню из деревни, – сказал он. – Паула умерла. Я подумал, тебе надо сообщить.

Она выехала первым утренним автобусом. Всю дорогу ее осаждали воспоминания, и она даже не раскрыла захваченную с собой книжку. В кирпичном домике деревни утешительниц под номером 47 ее встретил Октаво. Хелен с трудом его узнала. Он был высокий и крепкий. Подбородок и щеки колючие.

– Заходи. Она там, наверху, на своей кровати. Такая умиротворенная, вот увидишь.

Паула лежала, словно отдыхая, со скрещенными на груди руками. Лицо ее было исполнено покоя, столь совершенного, что горе перед ним стихало. Она и теперь утешала, словно говоря тем, кто пришел с ней проститься: «Вот видите, только и всего, было б из-за чего устраивать трагедию!» Хелен, за дорогу выплакавшая все слезы, была теперь где-то за пределами скорби. Она поцеловала в лоб ту, которая заменила ей мать, и долго сидела у ее изголовья, тихая и ясная.

Она осталась помочь Октаво с похоронами. Он был на машине, и в столицу решили возвращаться вместе.

В день отъезда Хелен попросила юношу подождать ее еще часок. Спускаясь с холма, она без труда узнала место, где они с Миленой пятнадцать лет назад встретили Милоша и Бартоломео, и ей показалось, что это было только вчера. По улице Ослиц она вышла к мосту, поклонилась бесконечному терпению четырех каменных всадников. Солнце начинало припекать. Хелен сняла свитер и набросила его на плечи, оставив руки обнаженными. Река слепила глаза солнечными зайчиками. Ворота интерната стояли нараспашку. Вот и обветшалая сторожка Скелетины. У Хелен мороз прошел по коже – ей почудилось, что вот-вот раздастся визгливый голос привратницы: «Вы куда это, мадемуазель?» Но тишину нарушал только гомон воробьев в кронах деревьев.

Она обогнула корпус и толкнула приоткрытую дверь столовой.

– Чего-то ищете, мадам? Сейчас все закрыто.

Освобожденное от столов и стульев помещение было неузнаваемым. На полу валялись мотки электрических проводов.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – осведомился рабочий, привинчивающий выключатель.

– Да… нет… Понимаете, я здесь училась… давно… в интернате… зашла посмотреть…

– А, понятно. Но сейчас все закрыто. Каникулы.

– Конечно. Извините… Не буду вам мешать. А вы не знаете, нельзя ли открыть вон ту дверку, вон там, в углу?

– Подвал-то? Не знаю. Но тут есть целая связка ключей, вон, на гвозде висит. Попробуйте, может, какой подойдет, мне не жалко. Хотите, возьмите еще фонарик, в ящике с инструментами есть.

С третьей попытки подходящий ключ нашелся. Светя себе фонариком, Хелен спустилась по темной лестнице. Прошла по галерее, потолок которой затянула пыльная паутина. Дверь карцера, сорванная с петель и расколотая пополам, перегораживала дорогу. Хелен ее перешагнула. От запаха плесени запершило в горле. На полу догнивал, смешиваясь с землей, развалившийся топчан, да валялось в углу проржавелое дырявое ведро.

Картинки больше не было – ни Неба, ничего.

Птицы улетели. Все до единой.

Тяжелее всего – Хелен не ожидала, что это будет так тяжело, – оказалась минута, когда они закрыли за собой дверь домика Паулы и Октаво повернул ключ в замке. На ступеньках перед домом оба не выдержали и расплакались.

Но по дороге они разговорились, рассказывали друг другу о себе, вспоминали всякие забавные случаи. «А помнишь „Усмотрение“? – спрашивала Хелен. – Или еще: „Он – ботинок, она – туфля“?» Октаво ничего этого не помнил и от души хохотал. Он был милый и смешной, и радость жизни била в нем ключом.

К дому Хелен подъехали среди ночи. Простились, обменявшись обещаниями больше не пропадать и встречаться время от времени, чтобы вспомнить Паулу. Хелен бесшумно проскользнула в свой мирно спящий дом и уже открывала дверь спальни, когда вдруг отворилась другая дверь, дальше по коридору, и появилась ее маленькая дочка.

– Ты не спишь, солнышко?

Девочка помотала головой. Она мяла и закручивала перед своей ночной рубашки – вот-вот расплачется.

– Мне приснился страшный сон, мам, а тебя не было…

Хелен обняла ее, отнесла в кроватку и присела рядом, успокаивая ребенка. Она гладила дочь по головке, ласково что-то приговаривала.

Ей казалось, что через ее руки, через ее голос течет, словно могучая река, вся любовь, полученная от Паулы, которую она, Хелен, в свой черед передает дальше.

– Видишь, я вернулась, – сказала она. – Спи, милушка, спи, красавица моя. Все хорошо.