Книга Корректировщик. Блицкрига не будет! - Георгий Крол

Досвистелся. Откуда-то снизу затарахтел «МГ», раздались винтовочные выстрелы. Блин, совсем забыл, что на самолёте опознавательные звёзды. Глупые фрицы на земле не знают, что это их машина. Во всяком случае, была. В крыльях появились дырки. Мотор чихнул, снизу слева протянулась струя дыма. Я взял на себя, заставляя самолёт поднять нос. Мотор снова чихнул, потом ещё раз, и замолк. Дымная струя исчезла, зато я отчётливо видел, как прозрачной струйкой улетает моё горючее. Не особо надеясь, я попытался запустить движок. Чудо, он чихнул раз, другой, и… заработал. Ура-а!

Правда, взглянув на указатель топлива, я радовался уже меньше. До своих мне лететь минут тридцать, а топлива хватит от силы минут на пять. Видать, бак мне не просто пробили, а сделали из него дуршлаг. На деле, топлива хватило только на три минуты. И ещё три я планировал, выбирая место посадки. Сел вполне удачно, скакал, конечно, «козлом», но ничего не подломил. Вылез на крыло, огляделся. Поблизости опасности не было, так что я имел возможность обыскать труп пилота. Забрал документы, планшет и палетку с картой.

В планшете обнаружился ещё и «парабеллум» в дополнение к тому «ТТ», что в кобуре. Осмотр показал, что «ТТ» из выпуска под патрон 9x19. А значит, оба пистолета используют одинаковые патроны. Запасные магазины к обоим нашлись в карманах реглана. Переложил всё к себе и задумался над участью самолёта. Поджигать? Выдам своё местонахождение. Оставлять вроде жалко. А с другого боку, кто на этот лом позарится? Летать он сейчас не может, ремонтировать его некому и незачем. Так что пусть стоит. Я достал карту, определил, весьма приблизительно, где нахожусь, и двинулся в путь. Через час я дошёл до лесного массива. Не то чтобы чаща, но вполне себе густой лес. Как оказалось, вполне обжитой.

Первый хутор словно вымер. Хата, какие-то постройки, наверное, амбар какой-нибудь, я в этом не разбираюсь. Истинный горожанин, блин. Я не слишком настаивал на встрече с хозяевами, просто хотел уточнить, где нахожусь. В доме кто-то был, но никто не откликнулся, сколько я ни стучал. Ну и чёрт с вами. В спину не палят, и на том спасибо.

Лес, по которому я шёл, был на удивление мирный. Старые толстые деревья с грубой шершавой корой и молодые с ещё тонкими стволами. Пружинящая трава, а кое-где мох под ногами. Несмотря на совершенно беспрецедентную жару этого лета, я почти не встречал жёлтого цвета. Вокруг всё зеленело и радовалось жизни. На прогалинах играло солнце. Короче, пастораль. Словно никакой войны нет в помине. Это буйство природы заставляло внутренне напрягаться.

Мирно идя по лесу, я искал причины этого напряжения. И, в конце концов, нашёл. Я иначе представлял себе лес в прифронтовой полосе. А то, что она прифронтовая, я не сомневался. Не сегодня, так завтра или послезавтра война придёт сюда. Мы будем гнать фрица, он будет огрызаться. А значит, в этих лесах будут идти бои. И вот следы этих, ещё не прошедших боёв я подсознательно и искал. Следы, которых здесь ещё нет, а скорее всего, и не будет.

Потому что такие чащобы я представлял в основном по книгам о войне. Вроде замечательной богомоловской «В августе 44-го». А здесь просто лес, в котором можно собирать грибы и играть детям. Без опасения наткнуться на мину-растяжку. Или на зловонные трупы в мышиных мундирах. Одним словом, этот лес мне нравился таким, как есть. Вот, опять меня развезло, хотя в данном случае это объяснимо.

К следующему хутору я вышел часа через два. Большой хутор, можно сказать, зажиточный. Сарай, амбар, хлев или ещё что, построек было много. На приветливую встречу я не особо надеялся. А вот встретили. Вышел из дома, хатой это назвать язык не поворачивается, дед, пригласил войти. Дед, на вид лет под шестьдесят, но крепкий. В доме оказалось полно народу. И всё женщины. И дети. Старшая, судя по всему, молодая жена хозяина. Ещё две взрослых девушки, скорее всего, дочери. Ну и четыре девчонки где-то от 3 до 8 лет. Из мужчин наблюдался только пацанчик лет двенадцати.

Дед пригласил сесть, поставил на стол графин. Интересно. Не бутыль с мутной жидкостью, в народе именуемой первачом, а графин с чем-то прозрачным. Или очень-очень очищенный самогон, или, что вероятнее, водка. Это в лесной глуши. Интересно. Местное население как-то быстро рассосалось по дому. Мы с хозяином остались вдвоём. Дед молча налил себе из графина, потянулся к моему стакану. Я прикрыл его ладонью.

– Извини, хозяин. Не обижайся, просто не употребляю.

Дед поставил графин, вернул на место стеклянную пробку. К своему стакану не прикоснулся. Смотрел на меня. Потом спросил. Не по-польски, по-русски.

– О зятьях моих почему не спрашиваешь?

От так.

– Я у тебя, хозяин, вроде гостя. Негоже допросы вести.

Старик кивнул.

– Нет их. Один с немцами воевал, подпоручик войска. Погиб. Второй к вам попал. Жив или нет – не знаем. Дочери с внуками ко мне перебрались. Тут тише, людей, почитай, совсем нет.

И без перехода:

– А ты-то чей будешь. Говоришь как русский, а на плечах звёзды. Не пойму я.

– Извини, хозяин, не представился. Я офицер Красной армии.

– Офицер? – хозяин удивился.

– Офицер. С прошлого года ещё вернули это слово в обиход. И погоны вернули. Так что я…

Закончить я не успел. Старик поднялся. Я тоже.

– Господин. Гх-м. Товарищ… – старик с сомнением посмотрел на мои погоны, замялся, но продолжил, – виноват, в звании вашем не разобрался. Польского уланского дивизиона 2-го эскадрона вахмистр Тадеуш Рыговский.

А дед-то старый вояка. Вахмистр – это вроде старшины по-нашему. А польские уланы воевали, если не ошибаюсь, в Первую мировую в составе российской армии. Тогда и заминка его ясна. Погоны у меня, с его точки зрения, странные. Ведь у подполковника, если я не ошибаюсь, были три звезды на двух просветах. А у полковника два просвета, но без звёзд. Поди разберись, какое у меня звание, если на камуфляжных, читай гладких, погонах две звезды.

– Гвардии подполковник Доценко. Десантные войска.

Мы сели. У деда явно вертелась уйма вопросов на языке, типа того, как подполковник попал в эти края. Один. Но спросил он о другом.

– Много наших, польских, в лагерях у вас?

Вот что тут ответить? Польских пленных действительно до фига. Некоторые работают на общественных работах, некоторые сидят в лагерях. Но это просто откровенные враги. Ещё есть поселения под Рязанью. Там живут те, кто ненавидит немцев и ждёт возможности поквитаться. Сейчас из них должна формироваться 1-я армия Войска Польского. Подумал и выложил деду это всё. Пусть сам думает, где мог оказаться его зять. Пока бывший вахмистр обдумывал мои слова, я достал карту. Если дед бывший унтер, то вполне может помочь с ориентировкой. Но спросить его не успел.

В комнату вошла женщина. Худенькая, какая-то забитая. Служанка, наверное, или батрачка. Спина горбится, одежда бесформенная. Голова замотана платком от глаз до шеи. Вот же хозяева. Вроде нормальные, а работницу свою так вырядили, хоть ворон пугай. В это время серая фигура сделала то, что хотела, и бесшумно повернулась. Ёлки-палки, да ведь это совсем ещё девочка. Ей же лет шестнадцать, ну, может, семнадцать. В голове промелькнули нехорошие мысли. Девушка вышла так же молча и неслышно, как вошла. Пока я смотрел на неё, дед смотрел на меня.