Книга Людовик XIV, или Комедия жизни - Альберт-Эмиль Брахфогель

На этом основании спешили закончить все приготовления в Люксембургском дворце, который предназначался для будущей молодой четы. Людовик XIV ничего не жалел, чтобы сделать его истинно королевским жилищем. Всем бросалось в глаза, что король, никогда не даривший брата своим расположением, теперь буквально осыпал его знаками внимания. По отношению же к принцессе Анне предупредительность Людовика не имела границ. Он не только исполнял все ее желания, но даже предупреждал их. Так, например, узнав, что принцесса отозвалась с похвалой о баснях Лафонтена, он немедленно назначил этого баснописца ее секретарем. Анна торжествовала, ей казалось, что она вступает уже на первые ступени того могущества, о котором мечтала.

Наконец наступил день свадьбы. После обряда венчания, совершенного в Сен-Клу, новобрачные отправились в Париж, где их ожидал торжественный прием во дворце. Два знаменитых героя Франции — Конде и Тюренн — ввели молодых в тронную залу, где их ожидали Людовик XIV, королева Терезия, обе вдовствующие королевы и блестящая толпа придворных.

Трудно было Анне совладать с разнообразными чувствами, волновавшими ее в этот день. Однако до вступления в тронную залу, когда она увидела короля во всем блеске красоты, молодости, веселья и рядом с ним свою счастливую соперницу, то почувствовала, что теряет власть над собой! Яркая краска залила ее бледное лицо, глаза засверкали, и она, не обращая внимания на ряды преклоненных придворных, гордо подошла к ступеням трона.

После свидания в Сен-Коломбо Людовик XIV ни разу не встречался с Анной, исключая маскарада в Марли, где ее лицо было закрыто маской, так что теперь, когда он увидел перед собой эту царственно-величественную женщину, перед безукоризненной красотой которой бледнели все прелестные женщины, окружавшие его, и даже сама Мариетта Манчини, — он остолбенел! И тени не осталось от той Анны, которую он видел в Сен-Коломбоском парке!

Но Людовик XIV в совершенстве знал науку притворства: он не позволил вырваться наружу ни малейшему признаку удивления или восторга, только страшная злоба закипела в его душе против брата, которому досталась такая чудная женщина, и ему захотелось тут же, при всех, унизить, оскорбить его! По требованию этикета король должен был встретить брата и его жену на первой ступени трона. Королева исполнила это правило и, сойдя с трона, приветливо протягивала руки новобрачным, но король неподвижно стоял на своем месте, как бы не замечая их присутствия.

Филипп и Анна были поставлены в самое неловкое положение и решительно не знали, что им делать. Наконец взор короля как бы случайно упал на молодую чету, и он заговорил торжественным тоном:

— Приветствуем вас, дорогие брат и сестра! Надеемся, что вы с честью будете носить знаменитый титул герцогов Орлеанских и своим смирением и покорностью нашей воле будете служить лучшим примером нашим подданным! Подойдите к нам!

Все были поражены этой странной речью, никто не мог понять, почему король, всегда отличавшийся самой утонченной рыцарской любезностью, отнесся к своим ближайшим родственникам с такой обидной холодностью и даже презрением.

Затем королевская семья в сопровождении всех придворных отправилась в покои королевы-матери, где был приготовлен роскошный обед.

С этого дня Анне постоянно приходилось встречаться с Людовиком XIV на балах и обедах, но он обращался с ней с такой сдержанностью, что невольно принуждал ее быть почтительной, что вовсе не входило в программу ее действий. К тому же постоянное сравнение между блестящей фигурой Людовика XIV и невзрачной личностью Филиппа привело ее к печальному заключению, что с любовью не так легко справиться, как она воображала, и это сознание было для нее тем более тягостно, что, по-видимому, король вовсе не поддавался обаянию ее прелестей.

Так прошло несколько дней. Девятого марта у короля был бал. Вдруг в самом разгаре танцев в бальную залу вошел какой-то неизвестный господин. Не обращая внимания на танцующих, он прямо подошел к королю и подал ему записку. Это был посланец от кардинала Мазарини.

Прочитав записку, король сказал, обращаясь к присутствующим:

— Мы очень сожалеем, что должны расстроить этот веселый праздник! Его эминенция умирает! Кардинал сделал так много на пользу Франции, что мы считаем своим долгом носить по нем траур! Брезе, распорядитесь отменить все увеселения!

Король немедленно оставил бальную залу и, не переменив даже костюма, отправился в Венсенский замок, где находился в то время кардинал.

Все были смущены. Никто не предполагал, что конец Мазарини так близок. Но больше всех растерялась Анна Австрийская. Она помнила страшную угрозу кардинала, что перед смертью он выдаст королю их общую тайну. Эта мысль невыносимо терзала ее. Она охотно последовала бы за королем, но боялась, что эта поспешность может показаться подозрительной и вызвать неблагоприятные толки среди придворных. Поэтому, несмотря на страшное беспокойство и тревогу, она решительно отправилась в свои комнаты переменить туалет. Но королева не успела еще закончить свой туалет, как к ней вбежала госпожа Бове.

— Все кончено! — воскликнула она. — Спешите туда, ваше величество, и смело берите в свои руки бразды правления!..

Королева бросилась в карету и приказала скакать во весь опор в Венсенский замок.

Сильно забилось ее сердце, когда экипаж остановился у подъезда замка… Зеленая стража по-прежнему стояла у всех дверей. Многочисленная прислуга толпилась в прихожей, но все имели какой-то испуганный, растерянный вид. В рабочем кабинете кардинала собрались все его племянницы со своими мужьями.

— Значит, печальная новость справедлива?! — спросила Анна Австрийская с притворной грустью.

— Да, его эминенция скончался полчаса назад, — отвечал Конти.

— Где король?

— Его величество пожелал остаться один в комнате покойного.

— Ах! Как можно было оставить короля одного?! Впустите нас, Фонтаж! — обратилась она к первому камергеру кардинала.

Фонтаж отворил дверь в комнату умершего, и Анна Австрийская вошла.

Первое, что бросилось ей в глаза, была фигура Мазарини… Мрачны были его черты, только тонкие губы как будто злобно улыбались. Около него стоял Людовик XIV, сжав руки, в которых белела какая-то бумага. Лицо его было бледно, грудь судорожно поднималась, казалось, он не мог оторвать взгляд от покойного.

Поодаль в углублении окна стоял Кольбер.

— Дорогой, милый сын, — проговорила королева дрожащим голосом, — будьте мужественны, не предавайтесь так чувству горести!.. У вас есть друг… ваша мать… которая постарается заменить вам умершего и с готовностью разделит с вами бремя государственных забот…

Взгляд, брошенный на нее сыном, заставил ее внезапно умолкнуть.

— Справитесь ли вы еще, мадам, с вашим собственным бременем и не будет ли оно слишком тягостно для вашей совести? — сурово сказал король.

Анна побледнела, она чувствовала, что вся кровь застыла в ее жилах.