Книга Глубина - Ян Валетов

Прослушав сообщение диспетчера, Губатый вышел на корму, под легкий, свежий ветерок, и посмотрел на открытое море. Небо было безупречно голубым, слегка украшенным рассыпанной пудрой легких облаков. И над горами туч не было, но это не значило ровным счетом ничего.

Хотелось выругаться.

– В чем дело? – спросила она. – Что-то не так?

Пименов поманил ее рукой, и они вместе подошли к висящему на переборке барометру.

Стрелка уже не стояла, как прежде в секторе «Ясно и сухо», а заметно отклонилась влево.

– Пока все так, – сказал Губатый. – Но завтра…

Он постучал пальцем по толстому выпуклому стеклу барометра, но стрелка и не шелохнулась.

– С часа на час могут объявить штормовое предупреждение. На нас двигается грозовой фронт, пока он далеко, и, вообще-то, его может пронести мимо, но синоптики говорят, что он может свернуть и сюда…

– Давление падает? – спросила Изотова, глядя на тоненькую черную стрелку.

– Да. Если начнется шторм надо будет уходить.

– Ну и что? Закончится – вернемся.

Пименов пожал плечами.

– Если день-два, то не вопрос, вернемся. Подождем, пока осядет ил, развиднеется. А если зарядит так, как в позапрошлом сентябре, то ждать придется гораздо дольше.

– Насколько дольше?

– Может быть месяц, – сказал Пименов и снял с горелки кипящий чайник. – Если шторм не вернется. А может случиться и так, что вода станет прозрачной только к октябрю. Это море, Лена, никто не знает, как все будет. Ты же здесь выросла, сама должна понимать.

– Мы же так близко, – произнесла Изотова, доставая из пачки сигарету.

Пименов обратил внимание, что руки у нее дрожат. Но это могло быть и остаточными симптомами кессонной болезни.

– Мы же были так близко!

Она посмотрела на Губатого совершенно по-женски, даже с растерянностью, которую тот уж никак не ожидал увидеть в ее глазах. Они словно говорили: «Ну, сделай же что-нибудь!». И Пименов понял, что он бы, наверное, сделал для этой женщины почти все, что угодно. Но остановить надвигающуюся бурю было выше его сил. Он мог попробовать сделать только одно – успеть добраться до цели.

– Не дрейфь, Изотова, – произнес Пименов твердо, хотя еще минуту назад ему и в голову не пришло, что она нуждается в утешении. – Пока ничего не началось, а начнется – выскочим как-нибудь. До порта рукой подать.

Он кривил душой. Для ходкой «Ласточки» это было действительно так, а вот «Тайна» и по спокойной воде шлепала до Цемесской больше восьми часов, чего уж про шторм говорить!

Над бухтой пронесся вой корабельной сирены – это Кущенко давал знать о готовности. Пименов поставил недопитую чашку чая на стол и набросил на плечи настоящую матросскую «тельняшку», отчего сразу стал похож на бывалого морского волка: в простых полотняных штанах чуть ниже колен, босой, загорелый до темно-шоколадного цвета.

– Ну, что? – спросил Пименов. – Готова? Сейчас мы поднимем колокол, а потом ты увидишься со своим прадедом, если ты все еще этого хочешь. Хочешь, Ленка?

Изотова задумалась на пару секунд и после некоторого колебания кивнула.

Губатый завел двигатель: дизель, молчавший уже несколько дней, с натугой зарычал, заперхал, «Тайну» пробила крупная дрожь, отозвавшаяся звоном в посудном шкафчике. Леха прислушался – мотор работал ровно, без сбоев, как положено. Ровно стучал, монотонным звуком выдавая всем окружающим флегматичный характер «Тайны».

Пока дизель прогревался, Пименов проверил надежность крепления фала, мысленно представил себе расположение колокола под водой, как и откуда тянутся канаты, и поднял якоря. Цепи загремели, залязгали, бот повело волной, но Губатый, успевший стать к штурвалу, направлял судно уверенной рукой.

– Давай! – крикнул он Ленке, и та замахала руками, как сигнальщик, подавая знаки «Ласточке», за кормой которой сразу же вскипел бурун.

Суда начали медленно расходиться, напоминая дуэлянтов идущих от барьера на позицию для выстрела по команде секундантов. Кущенко, несмотря на внешний гонор, команду Пименова выполнял в точности, во всяком случае, пока выполнял. «Тайна» шла чуть быстрее, и Изотова, стоящая на корме, увидела, как выбрав слабину, натянулся прочный капроновый трос.

– Есть! – воскликнула она и тут же «отсемафорила» поднятой рукой в сторону яхты. Кущ опять коротко квакнул сиреной – мол, понял, не дурак!

Губатый сбавил обороты до минимальных, действуя тягой с осторожностью минера, обкапывающего мину. Трос натянулся. Пименов буквально почувствовал, как там, несколькими десятками метров ниже, шевельнулся пролежавший на дне почти век водолазный колокол, как взлетели вверх песчаные облачка и песок потек, освобождая край… И в том мире не было слышно ни звука, ни скрипа, ни шороха – все происходило в величавом безмолвии, которого никогда не бывает вне глубин: бездна не терпит суеты. Колокол поднимался медленно, как тяжелораненый, извергая из железного зева центнеры песка – канат в проушине натянулся до предела, но выдержал. Подняв тучу взвеси, колокол стал вертикально, мощно ударив краем о дно, но не закачался, а замер неподвижно, как вкопанный. Канат провис, и на другом его конце Изотова, склонившаяся с кормы, пронзительно крикнула: «Есть!», и Губатый рванул рычаг на задний ход.

«Тайна» табанила винтом, вспенивая воду, и Пименов вдруг подумал, что если провисший канат намотается на вал, то мало никому не покажется! Но, к счастью, этого не произошло. Суда замерли, стоя на растяжке – между ними было меньше кабельтова.

Операция вступала в следующую фазу.

Миром правит случайность, и тот, на чьей стороне выступает удача, выходит победителем в самых безнадежных схватках с жизненными обстоятельствами. Но Фортуна капризна и иногда предает даже собственных любимчиков.

Когда колокол пошел вверх, а похмельный Ельцов на «резинке» с «Ласточки» выплыл на середину бухты, чтобы занайтовить находку за заросшую водорослями проушину, удача решила, что пора менять фаворитов. Две девицы, наполнявшие белоснежную рубку «Ласточки» пышной плотью и волнующим смехом, подвигли Кущенко на неосторожность, которой так боялся опытный Губатый. Кущ небрежно двинул рукоять газа, то ли желая показать наядам мощность моторов яхты, то ли просто потому, что не рассчитал ход. Впрочем, причина не важна, а вот последствия…

В тот момент, когда винты «Ласточки» с усилием толкнули стройный корпус вперед, колокол уже поднялся надо дном на добрых двадцать пять метров – рывок яхты отклонил его от вертикали подъема, и, словно огромный маятник, он стремительно заскользил к поверхности. Но канат уже натянулся, как тетива и крепление на корме «Ласточки», вовсе неприспособленное к таким нагрузкам, вылетело прочь с грохотом ружейного выстрела, вместе с куском настила и фальшборта. Канат кнутом хлестнул по воде, стремительно уходя вслед за падающим в глубину колоколом, по дороге вспоров баллоны трехметровой «резинки», которой правил Ельцов. И все было бы ничего, если бы второй конец каната не был прочно принайтовлен к корме «Тайны» – двухсотпятидесятикилограмовый литой конус, как стенобитная баба, подвешенная на стреле экскаватора, описала полукруг и врезалась в останки «Ноты», аккурат в торец палубного настила и одну из установленных прадедом Ленки мин, приведя в действие одновременно и детонатор, и старый план Глеба Изотова.