Книга Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге - Дмитрий Шерих

Адвокат митрополита Яков Гурович говорил, выступая перед трибуналом: «Доказательств виновности нет, фактов нет, нет и обвинения… Что скажет история? Изъятие церковных ценностей в Петрограде прошло с полным спокойствием, но петроградское духовенство — на скамье подсудимых, и чьи-то руки подталкивают их к смерти. Основной принцип, подчеркиваемый вами, — польза Советской власти. Но не забывайте, что на крови мучеников растет Церковь… Больше нечего сказать, но и трудно расстаться со словом. Пока длятся прения — подсудимые живы. Кончатся прения — кончится жизнь…»

Трибунал приговорил к высшей мере наказания десять человек. После многочисленных ходатайств о помиловании — даже президиум ВЦИК просил Политбюро ЦК ВКП(б) пересмотреть свою позицию — шестерым смертная казнь была заменена тюремным заключением. Но четверых: самого митрополита, а также архимандрита Сергия (Василия Павловича Шейна), адвоката, юрисконсульта Александро-Невской лавры Ивана Михайловича Ковшарова и профессора, председателя правления Общества православных приходов Юрия Петровича Новицкого, «как лиц вдохновлявших, руководивших и вполне сознательно ведших контрреволюционную политику под церковным флагом», освобождать от высшей меры наказания власть не стала. Дата их расстрела известна, точное место смерти — нет. Церковные историки цитируют сообщение, опубликованное 3 ноября 1922 года в эмигрантской газете «Русь», считая его довольно близким к истине: «Опасаясь возбуждения петербургских рабочих масс, вызванного приговором, большевики не решились расстрелять митрополита в Петрограде и распустили слух, что митрополит увезен в Москву, тогда как Владыка и два других православных мученика… были отвезены на ст. Пороховые по Ириновской ж. д. для расстрела. Предварительно все трое были обриты и одеты в лохмотья, чтобы нельзя было узнать, что расстреливают духовенство».

В общем, снова Ржевский полигон. Есть в заметке «Руси» и такие слова, приписываемые очевидцу расстрела (и сообщенные им «при обстановке, гарантирующей их достоверность»):

«Новицкий плакал. Его угнетала мысль, что он оставляет круглой сиротой свою единственную 15-летнюю дочь. Он просил передать ей на память прядь своих волос и серебряные часы.

О. Сергий громко молился: «Прости им, Боже, — не ведают бо, что творят».

Ковшаров издевался над палачами.

Митрополит шел на смерть спокойно, тихо шепча молитву и крестясь».

4 апреля 1992 года митрополита Вениамина и расстрелянных вместе с ним причислили Архиерейским собором Русской Православной церкви к лику святых в чине новомучеников.

И снова загадка статистики. По утверждению Василия Бережкова, всего в 1922 году в Петрограде расстреляли шесть человек. Спорные данные, надо сказать: в этом году по решению петроградской ЧК за бандитизм были расстреляны пятеро, так что в общей сумме вместе с митрополитом Вениамином и его товарищами выходит уже всяко больше шести.

А в 1923 году ВЦИК решил, что расстрелы не стоит ограничивать только полномочиями трибуналов: «По делам, находящимся в производстве Верховного Суда, губернских судов и трибуналов всех категорий, в случаях, когда статьями настоящего Кодекса определена высшая мера наказания, в качестве таковой применяется расстрел». Сходная по смыслу норма перекочевала затем в Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 года: «Временно в качестве высшей меры социальной защиты впредь до полной ее отмены… для борьбы с наиболее тяжкими видами преступлений, угрожающими основам Советской власти и Советского строя, допускается расстрел».

Начинались годы особые, непростые.

Глава 23

Жоржик Черненький, чубаровцы и другие. «… Мандельштам в заключение сказал: «Да здравствует Ваш суровый приговор../4». Большой террор. 20 декабря 1937 года в Ленинграде отправили на расстрел 755 мужчин и 69 женщин. Тюрьма на Нижегородской. Урочище Койранкангас и Левашовская пустошь.

Статистика не только противоречива, но и лукава. Вот, скажем, относительное число приговоренных к смертной казни в советской России: в 1922–1925 годах оно составляло, по подсчетам юристов, 0,1 % от общего числа осужденных, а в 1926–1930 годах — менее 0,1 %. Скромные показатели, совсем не ошеломляющие. Однако каждая доля процента — это конкретные люди, десятки и даже сотни людей.

Именно в эти 0,1 % попали, например, сразу семнадцать участников громкого «дела ленинградских судебных работников», которое рассматривалось выездной коллегией выездной сессией Верховного суда РСФСР в мае 1924 года. Речь шла о следователях и судьях, вступивших в сговор с нэпманами и за взятки помогавших им обойти закон. Под суд попали и те, кто брал, и те, кто давал. Обвинителем на процессе выступил Андрей Януарьевич Вышинский, и он был эмоционален: «Я требую сурового наказания, беспощадного наказания, которое разразилось бы здесь грозой и бурей, которое уничтожило бы эту банду преступников, посягнувших на честь судейского звания, запятнавших своими преступлениями великое имя советского судьи.

Я требую беспощадного приговора. Пусть этот приговор очистительной грозой пронесется над головами преступников».

Приговор пронесся. Подсудимых Александровского, Антимония, Боннель, Боришанского, Бродянского, Васильева, Гольдина, Иванова, Кузьмина, Маркитанта, Матвеева, Михайлова, Сенина-Менакера, Флоринского, Фридлендера, Шаховнина и Шляхтера приговорили к расстрелу.

Столь крупные процессы были в 1920-е годы редкостью, но смертные приговоры в Петрограде-Ленинграде выносились регулярно. Поскольку массовые расстрельные вывозы на полигон остались в прошлом, приговоренных расстреливали, по всей видимости, в городских тюрьмах, а затем тела их доставляли «для немедленного погребения» в морг Обуховской больницы имени профессора А. А. Нечаева. На каких погостах хоронили смертников, историкам выяснить пока не удалось.

Кто еще был казнен в те годы? Одним из расстрелянных стал, например, знаменитый в городе взломщик Георгий Александров, он же Жоржик Черненький: он вместе со своими сообщниками десятками вскрывал сейфы банков, государственных контор и частных лиц, в конце концов был пойман и получил высшую меру наказания.

То же произошло с участниками нашумевшего в Ленинграде чубаровского дела. Канва этого дело известна: вечером 22 августа 1926 года 20-летняя работница Любовь Белякова была остановлена в Чубаровом переулке толпой местных парней, силой отведена в бывший сад Сан-Галли и там многократно изнасилована. Участвовали в этом преступлении не только признанные хулиганы, но и комсомольцы — в том числе член партии и секретарь ячейки ВЛКСМ близлежащего завода «Кооператор» Константин Кочергин.

В ту пору такие истории случались в районе Литовского проспекта регулярно, но именно чубаровское дело решили превратить в показательный процесс. Подсудимых обвинили в бандитизме, семерых приговорили к расстрелу — и приговор привели в исполнение без колебаний.

Расстрелян был и 18-летний Анатолий Панкратьевич Труба, сын капитана царской армии, приехавший в Ленинград в сентябре 1926 года со своим револьвером и совершивший попытку убить тогдашнего главу ленинградского ГПУ Станислава Адамовича Мессинга. В кабинет Мессинга на Гороховой улице он пройти сумел, но револьвер вначале дал осечку, а два последующих выстрела были неудачными…