Книга Наша Рыбка - Робин Фокс

– О, поздравляю, сын, серьезное решение! – опомнился папа.

– Ты собираешься покупать кольцо, или сейчас… или сейчас это не… модно? Может, ты хочешь сделать это как-то по-другому? – Помолчав несколько секунд, мама вдруг улыбнулась и закивала отцу, словно ища у него поддержки. – Прости, может, я спрашиваю глупости…

Я ошарашенно уставился на них. Папа повторно разливал по рюмкам граппу, Маринка повизгивала «Ой, это так мило, мам, почему у меня такой милый брат?» и уже заливалась слезами не то от жалости к Ясне, не то от восхищения моим поступком. Никто, кажется, не собирался проверять меня на прочность. Шипы не пригодились.

– То есть вы даже не скажете, что я малолетний идиот?

– Мы не считаем тебя малолетним, – успокоила мама.

– Но идиотом – да, – закончила сестра и полезла ко мне обниматься. Мы вообще с ней часто обнимаемся, поэтому привычно переплелись руками и ногами и стояли так долго.

– Нам очень нравится твоя девушка, – заключил папа.

– Ты ведь купишь ей кольцо? – спросила сестра.

– Да, Марин, куплю.

– Ой, а можно я помогу выбрать? Что ты хочешь? Что-нибудь необычное? Я знаю нескольких дизайнеров, они делают украшения из драгоценных металлов.

Нет, я хотел обычное. Обычное кольцо. Белое золото и бриллиант. Крошечный – на который мне хватит скопленных денег. Мне нужно было обычное, совершенно нормальное кольцо, чтобы хоть что-то в этих отношениях было обычным, нормальным. Что-то, что не напоминало бы о нашем триединстве, об операциях, о том последнем случае с Воронцовым. Чтобы в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас. Или в загсе такого не говорят?

Глава девятнадцатая

Я валялся на кровати. Маринка сидела за столом и клацала по клавиатуре. Повернутый ко мне боком экран мигал, когда она переключалась с одного сайта на другой. Я бы ни за что не подумал, что ее так заинтересуют кольца.

Внутри была стерильная пустота – достижение для людей, увлекающихся медитациями, и до ужаса неприятное состояние – для всех остальных. Но постепенно в этой пустоте под сбивчивый ритм клавиш начали всплывать образы. Убаюканный немелодичными звуками и чередой стрессов мозг выдавал разрозненные воспоминания, будто специально дергая за какие-то струнки нервов. Вот мы сидим на диване бок о бок: я и Петя, а Ясна сверху, на наших коленях. Мы болтаем, лениво потягиваясь и даже зевая. На Рыбке только джинсы с пуговицей у самого пупка. Только джинсы и больше ничего. Темные волосы тонкой вуалью прикрывают грудь. Своевольные пряди рассыпаются и подпрыгивают, вьются по коже змейками, когда она во время разговора передергивает плечами. Воронцов говорит что-то в ответ, и они оба смеются, а я только пялюсь на нее – как природа сотворила такую красоту? Мне нравится даже то, что мы одеты, а она – наполовину нет. Я не могу дать волю желаниям – естественно, сейчас припрутся гости. Так что ее обнаженная грудь – всего лишь небольшая уступка, чтобы, когда мы разойдемся по домам, нам было о чем помечтать.

Потом вдруг полезли другие картинки. Всплыл университет, аудитория, обшитая деревом, окна, залепленные дождем. Преподаватель стоял сбоку от кафедры, маслянистые свиные глазки испепеляли Воронцова, от натянутой улыбки его темные усы, похожие на щетку, расплылись на лице.

– Я сразу вижу, кто из студентов ничего не добьется, неудачников видно издалека. Спустят свою молодость к чертям собачьим. Да, Петр Воронцов? У вас же было что-то поважнее, чем домашнее задание? Но я на ваш счет и не обольщаюсь.

Петя в ответ открыто ухмылялся, его взгляд был прямой и нахальный. Правильно, потому что никто не заставит его усомниться в собственном уме. А вот в удачливости…

– А что это? – Голос сестры вернул меня в комнату. Я приподнялся на локтях, пытаясь увидеть, куда она показывает. Ее палец уткнулся в черный конверт.

– Хм, это личное.

– Фотографии?

– Да, фотографии.

– А можно посмотреть?

– Марин, это личное…

– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Я ведь и так знаю твою тайну и никому ее не рассказала, между прочим. Ну?

– Ладно, только отстань. И не задавай вопросов. – Ну что я могу поделать, такой уж у меня характер.

Она стойко держалась, перебирая фотографии, на которых были изображены Петя с Ясной, остановилась только на одной – где они забавно сморщились от хохота. Черно-белое изображение было слегка размытым, я не успел поменять выдержку, но это как будто придавало фотографии крутости. Марина повернула снимок ко мне и улыбнулась. До конца оставалось фотографий десять – это были Яснины портреты. Посмотрев их, сестра опять расплакалась.

– Ну а ты-то что? – недоумевая, спросил я.

– Не знаю.

В ценах на кольца я сильно ошибся – не думал, что почти невидимый бриллиант на полоске драгоценного металла стоит столько. Моих сбережений хватило ровно на половину, остальное спонсировала семья. За это мне предстояло отработать несколько выставок в мамином агентстве и, конечно, не отказывать родителям ни в каких просьбах. А впрочем, это не было высокой платой.

Деревянная коробочка, в которую мне упаковали покупку, с одной стороны, выглядела стильно и дорого, с другой, напоминала крохотный гробик. Но понял я это только когда протягивал ее Ясне, когда опустил в восторженно раскрытые ладони, как в могилу.

Я позвонил ее родителям и сказал, что сам заберу Ярославну из больницы. А еще сказал, что задержусь у них на какое-то время, потому что надо кое-что им всем сказать. Наверное, мать Ясны догадалась в чем дело, потому что когда мы с Рыбкой и с Петей вошли в квартиру, там уже был накрыт праздничный стол.

– Это что, в честь моего возращения такой пир? – безрадостно спросила Ясна.

Родители кинулись ее обнимать, но она даже не шелохнулась. Воздух сковал холод. Она бросила им скупое «привет», заставив меня чувствовать неловкость, – со мной она была чересчур мила.

– Это Петя, мой друг, – представил я Воронцова.

– И мой друг тоже, – добавила Рыбка.

Тревожное предчувствие царапнуло желудок. Воронцов вглядывался в длинный коридор так, словно под потолком висел призрак. Меня частенько напрягала его привычка резко оборачиваться, когда рядом никого нет, или рассматривать пустоту.

Ярославна все еще была очень бледной. Из-под рукава виднелся эластичный бинт. Бинт и бледность. Только это напоминало об операции. Я с опаской косился на ее грудь – под толстовкой она выглядела так, будто все осталось на месте. Сейчас ей нужно было лежать в постели, но на праздничном столе стояло шампанское и несколько бокалов. Из-за меня. Спина покрылась мерзким потом, я мысленно вернулся домой, когда собирался объявить родителям о своем решении. Теперь все было гораздо более реально: бокалы на длинных ножках торжественно ждали моей речи. Современная кухня в стиле хай-тек еще не гарантировала, что здесь не будут по старинке готовить оливье и бутерброды с красной икрой. От вида салатов и от волнения меня затошнило.