Книга Лужайки, где пляшут скворечники - Владислав Крапивин

— С ума сойти… — вполголоса сказал Артем.

Володя молчал рядом, нервно расчесывая пальцами бородку…

Неподалеку вел опасную игру с быком матадор. Почти такой же гибкий, как балерина, он сильно выгнулся назад и махнул плащом из листов кровельного железа. Он пропустил в смертельной близости от себя рогатое страшилище с корпусом из железной бочки и ребристых батарей отопления. Безоглядная ярость монстра вызывала живую жуть. Но матадор был неуязвим в своей изящной и насмешливой беспечности…

Потом Артем увидел еще одного монстра. Добродушного. Склепанный из всякого металлолома, Горыныч улыбчиво разевал зубастую пасть, похожую на капкан для мамонта. Глаза этого трехметрового чудища были сделаны из белых эмалированных кастрюль с пробитыми дырами зрачков. Вокруг кастрюль наивно растопыривались ресницы из рельсовых костылей…

— Этого зверя зовут Игогоша, — пояснил Володя. — По ночам он иногда ржет, как конь-богатырь. Впрочем, дети не боятся.

Артем понимающе кивнул. Перед Игогошей бесстрашно стояли мальчик и девочка. Протягивали ему ведро с угощением. У Игогоши от аппетита вывалился из пасти язык-лемех, на котором блестели капли слюны — электрические лампочки.

Было видно, что детям трудновато держать увесистую посудину. Их ноги из тонких водопроводных труб согнулись и напряглись, одежонка из железных обрывков и патрубков скособочилась и взъерошилась, трубчатые руки с растопыренными пальцами-штырями, казалось, дрожат от усилия. Но мальчик и девочка улыбались. Их головы в основном и состояли из улыбок-подков. На уголках этих улыбок держались оттопыренные уши (расплющенные консервные банки). От банок шли стерженьки бровей, из-под которых весело глядели крупные шестигранные гайки. У мальчика над бровями щетинился проволочный чубчик, а у девочки — что-то вроде прически с пробором, из которой торчали плетеные косички…

Ближе к дому, почти у дверей, стоял юнга. Он вскочил на бочку из-под мазута, обмотанную ржавым тросом (к бочке был прислонен сбоку шлюпочный якорь). Башмаками у мальчишки были древние чугунные утюги. Его тощие арматурные щиколотки торчали из клешей, для которых были взяты две широченные помятые трубы. Телом служила могучая спиральная пружина — видимо, от вагонной рессоры. Ее почти горизонтальные витки очень напоминали полосы тельняшки. А голова — почти такая же, как у приятелей Игогоши, — рот, уши да глаза. Только рот был не улыбчивый, а буквой «о» (видимо, кольцо от тракторной цепи). И вместо проволочных волос — бескозырка из сковородки. За спиной вздыбился, как от ветра, кусок автомобильной обшивки — матросский воротник.

В руках из толстых ребристых прутьев юнга держал железные флажки. Правая рука была совсем опущена, левая направлена вниз по диагонали. У Артема в памяти закрутилась флотская семафорная азбука — в «Приозерном» все мальчишки изучали ее для всяких морских игр и викторин. Кажется, такое вот положение флажков означало букву «о» (как и рот мальчишки).

…Были еще перед домом «Чудо-дерево» с развешенными на нем чайниками и канистрами, изящные «Пеликан и цапля» и «Дама, у которой улетел зонтик».

— Кстати, он иногда к ней прилетает, — усмехнулся Володя. Артем опять покивал и вернулся к балерине. Выговорил наконец:

— Знаешь, я никакой не знаток. Наоборот… Но, по-моему, ты талант…

— Да брось ты… — Володя смущенно и довольно заскреб опять шкиперскую бородку. — Так, экспериментирую помаленьку…

— Ты небось во всяких выставках участвуешь?

— Ну… было пару раз. Только не с этими вещами, а со всякой мелочью и с графикой… А с этими-то куда? Их даже до ближайшего павильона не допрешь. А сюда посетители, само собой, не ходят.

— Наверно, можно все-таки постараться…

— Как? Да и рассыплется это хозяйство, если его дергать… Разве что попросить помощи у них… — Володя усмехнулся. — Но где их найдешь, если сами не захотят?

— Ты это о ком?

Володя смотрел сквозь очки странновато, и Артем ощутил тревожный холодок.

Володя сказал чуть виновато:

— Да ты не пугайся… Ты, я смотрю, вроде меня: нервами сразу чуешь… непривычное. Но здесь никакого страха нет. Наоборот…

— И все-таки… — сказал Володя, уже не скрывая нервности.

— Я расскажу. Все равно ты, наверно, столкнешься с этим… рано или поздно. Давай зайдем ко мне, у меня есть бутылка «Массандры»… Да ты не думай, я не богемная личность, которая вдохновляется портвейном. Так, по глотку за знакомство… И потолкуем заодно.

— Ну, что же… — вздохнул Артем.

5

Узкая дощатая комната была такой, какой, видимо, и должна быть мастерская художника и скульптора. Маски и рисунки на стенах, гипсовый женский торс в углу, кавардак, подрамники, металлический и деревянный хлам, запах дерева и олифы. Солнце весело било в широкие окна.

Володя смахнул с непокрытого стола куски картона и графитовые стержни. Стукнул о доски зеленой бутылкой и стаканами, принес распечатанную пачку овсяного печенья.

— Значит, за твое появление в этом краю.

— Угу…

Звякнули, глотнули. Артем смотрел нетерпеливо.

— А история, значит, такая, — сказал Володя и поглядел на свет сквозь стакан с недопитым портвейном. — Соорудил я однажды фигуру по имени Большая Берта…

— Вроде пушка такая была когда-то у немцев, — припомнил Артем.

— Не знаю… В школе, которую я кончал, так звали нашу завуч. Стерва была, прямо скажем, немалая. Ну, я и вложил всю ее стервозность в этот… монумент. Не пожалел металлолома…. Получилась фигура метра два с половиною. И сходство мне удалось весьма, скажу без лишней скромности. Конечно, не о внешности говорю, а о внутренней сущности. Этакое воплощение педагогической системы, что мордовала меня в розовом детстве. Да и тебя, наверно…

Артем вспомнил Климовну, начальницу «Приозерного».

Володя продолжал, покачивая стакан:

— Ну, установил я это изваяние посреди других, два дня ходил вокруг и мстительно радовался. А другие мои «детки» косились на нее с явной антипатией. Игогоша даже вздыбился, а матросик просигналил флажками нехорошее слово…

Артем вежливо посмеялся. Володя отколупнул от стакана соринку и тоже усмехнулся.

— А на третий день приходят ко мне два человека. Очень симпатичные — и снаружи, и внутри. Один — наших с тобой лет, белокурый такой, улыбчивый, в футболке с мексиканским всадником на пузе и в джинсах «родео». Второй — постарше. Лысоватый, круглолицый, в очках, в костюме и при галстуке. Вежливые такие.

«Владимир Петрович, — говорит тот, что с галстуком, — не могли бы вы пойти нам навстречу в одной просьбе?»

А я стою, глазами хлопаю: ни разу не встречал на Пустырях столь цивилизованных личностей. А потом думаю: «Может, хотят заказ какой-нибудь сделать?.. Но как они сюда проникли?» Помолчал, а потом говорю в их же тональности: