Книга Я был власовцем - Леонид Самутин

Когда первый номер, напечатанный в количестве ста экземпляров, ушел в батальоны, Сахаров сказал:

– Немцы не разрешают нам издавать газету, но мы сделаем свою газету, пошли они к черту. Вот только получим шрифт из Копенгагена, найдем типографию – будем делать газету.

Через месяц типография найдена. Это оказалась совсем маленькая, захудалая типографишка некоего Миллера, датчанина с немецкой фамилией, не брезгующего брать заказы на печатание немецких бумаг. Он согласился печатать и нашу газету. Мы даем ему шрифт, бумагу, наших наборщиков и корректора, он же – технический редактор, инженер-полиграфист из Ленинграда, Михаил Александрович Григорьев. Набор ручной, дедовский. Печатные машины у Миллера тоже дедовские. Стоит за ними он сам. Тоже называется «капиталист», только в кожаном фартуке. Но расположена эта типография Миллера в соседнем, 40 километров севернее – городе Ольборге, на берегу Ольборгфиорда. Там же располагается командование немецкой дивизии, в состав которой входят наши батальоны и которой по формальной, чисто военной линии, подчинены и мы. Переезжаем в Ольборг.

11

Ольборгфиорд – по сути не фиорд, то есть не залив, а пролив, широкий, как Нева, разделяющий два разных города. Тот, что на южном берегу фиорда, и есть Ольборг, четвертый по величине город Дании. Типограф, согласившийся нас печатать, толстый Миллер, был хозяином совсем маленькой типографии с несколькими работниками. Его рабочие к нашей работе не имели никакого касательства. Набор, верстку полос и корректуру мы все делали своими силами, клише с фотографией заказывали в другую типографию, только печатал на машине сам Миллер. Ему платили за эту работу постоянно, аккуратно и хорошо, и он был очень заинтересован в нас как заказчиках. Мы ходили у него в почетных клиентах.

Весь сбор материала, его литературное оформление и редакторская обработка лежали на мне, поглощая все мое время, так как печатать на машинке надо было тоже самому. Быстро и скоро был готов первый номер нашей газеты на четырех страницах, объемом в полпечатного листа.

Наш толстый Миллер по этому случаю закатил нам парадный обед, пригласив всех нас, включая и наборщиков, к себе домой. Мы получили возможность впервые побывать в частном доме мелкого буржуа и посмотреть на эту новую для нас сторону жизни изнутри. На первом этаже – кухня, прихожая, огромная столовая и такая же гостиная с камином и с выходом на веранду и в сад, между ними раздвижная стенка, убрав которую можно превратить обе комнаты в одно обширное помещение. К гостиной примыкает еще кабинет. Наверху спальня и три комнаты «для гостей», а также туалеты и ванные комнаты. Внизу тоже есть эти заведения.

Есть еще полуподвал, где тоже имеются жилые уютные комнатки и помещения для котельной, кладовые, прачечная и другие хозяйственные помещения. Хозяин, с большим удовольствием и несколько тщеславясь, показывал нам весь свой дом. Жил он один со своей женой, увядшей и тощей датчанкой. Детей у них не было.

Мы все гадали – что им делать в таком огромном доме вдвоем? В некоторые комнаты они и ходят, наверное, не чаще раза в год, чтобы убрать там накопившуюся пыль.

Обед прошел в чопорной и унылой обстановке, хоть и был вкусен и обилен. Сахаров решил отметить это событие еще и самостоятельно. Он заказал большой стол в ресторане «Риц» и основательно подпоил всех нас датской тминной водкой «Аквавита». Мы уже наслышались рассказов о некотором странном, весьма нежелательном действии этой водки на мужской организм, при длительном употреблении, разумеется, вследствие чего датчанки предпочитают иностранцев своим мужчинам. Посмеиваемся.

Так пошла размеренная жизнь на датской земле. Кончилось то время, когда каждый день приносил какую-нибудь неожиданную перемену, далеко не всегда сулившую благополучный исход. Здесь нам почти нечего было опасаться. Временами ночью окна сотрясались от взрыва. Это датчане подрывали друг друга: подпольщики, деятели движения сопротивления взрывали чье-нибудь предприятие – магазин, ресторан, мастерскую, а то и заводской цех, хозяин которого чем-то себя скомпрометировал в излишней услужливости перед немцами. Также по ночам иногда слышались и выстрелы. Это тоже датчане творили расправу над своими же. Но немцев они не трогали, хотя, конечно, могли бы пострелять их, как кроликов, из-за угла. Они понимали, что за немцев им несдобровать, немцы устроят резню и ликвидируют этот опереточный оккупационный режим, установленный ими для Дании. Поэтому мы не опасались со стороны датчан никаких действий, их так и не было до конца войны. Зато наш толстый Миллер пребывал в постоянном страхе.

Однажды осенним вечером сорок четвертого года, возвращаясь откуда-то вскоре после наступления темноты, я у дверей подъезда заметил двух людей с поднятыми воротниками пальто и надвинутыми на лоб шляпами. Вид их показался мне немного странным, держались они как-то несвободно, но я прошел мимо них спокойно и поднялся на второй этаж, в нашу квартиру. Мы занимали в этом большом пятиэтажном доме – «Гласхус» (так звали этот дом датчане) – большую восьмикомнатную квартиру, и у меня была просторная отдельная комната.

Едва я закрыл за собой входную дверь, как снизу раздались один за другим два очень громких выстрела, звук которых не был похож ни на винтовочный, ни на пистолетный выстрел известных мне марок пистолетов – уж очень он был громок. Я сейчас же связал эти выстрелы с теми двумя настораживающими фигурами, которые я видел внизу. Крикнув ребятам, я бросился вниз, думая, что кто-нибудь из наших подвергся нападению. На бегу вытащил свой «Вальтер» и снял его с предохранителя, следом за мной по ступенькам гремели наши ребята. Мы выбежали из парадного. На тротуаре, у самых ступенек низенького крыльца ничком лежал человек в гражданском. Шляпа скатилась с его головы и лежала в стороне, мы видели только открытую лысину и струйку крови, только начавшую растекаться из-под головы по асфальту.

Выстрелы слышали, конечно, все, но из датчан, живших в этом доме, никто не только не спустился к нам вниз, не вышел на балконы, но даже не открылось ни одно окно, ничья голова не высунулась полюбопытствовать. Вероятно, все предпочитали наблюдать за происходящим из-за занавесок. Убийцы же скрылись немедленно, я вспомнил, что недалеко от крыльца стояла еще и легковая машина – ее теперь не было.

Нам самим пришлось вызывать полицию и дать им те сведения, которыми мы располагали. Жертвой оказался издатель и редактор одной датской пронемецкой газеты, живший в нашем подъезде на верхнем этаже. Его-то и караулили те два молодца в надвинутых шляпах.

Установили мы и причину такого необычно громкого звука выстрелов. На другое утро, осматривая место убийства, мы обнаружили в шиферном листе облицовочной панели крыльца дырку от пули очень большого диаметра. Когда смерили, то установили, что это была пуля из пистолета калибром 13 миллиметров. Такими пистолетами, по слухам, американцы вооружают своих десантников. Значит, и эти подпольщики были вооружены американскими пистолетами, стреляющими громко, как маленькая пушка.

Еще одна крупная диверсия была произведена по соседству. Той же осенью сорок четвертого года однажды ночью, часов в 2–3 пополуночи, я был подброшен на своей кровати мощным взрывом и затем услышал звон множества бьющихся стекол. Это окна нашего «Гласхуса» – «Стеклянного дома», громадные витринные стекла во всю стену, летели вниз и разбивались о тротуар. Мое окно было вдавлено взрывом внутрь и засыпало осколками всю комнату. В помещение ворвался холодный осенний воздух. Чертыхаясь и матерясь, мы все пооделись и повыскакивали наружу.