Книга Ленинградский фронт - Леонид Маляров

В город шоферов не отпускали. Никаких выходных, никакого отпуска. Вот у меня в городе были родственники, а я даже не знал, что с ними. Старший брат работал на заводе Калинина, и его еще в конце августа эвакуировали вместе с семьей. Но я даже не мог предположить, что поезд остановили под Мгой, потому что дальше дорога была разгромлена, и весь состав вернули обратно, в Ленинград. Мне об этом написал только зимой 1942 года отец, который эвакуировался в Алтайский край. И еще он написал о бедственном положении семьи брата. Я попросил командира дать мне задание отвезти что-нибудь в город, собрал кое-какие крохи из продуктов и смог на 10 минут заскочить к брату. Больше возможности побывать в городе у меня не было.

Сидоров Александр

Самохвалова Татьяна

Когда меня выписали, я получила направление в 36-й запасной полк выздоравливающих. Я дважды сопровождала маршевую роту через Ладожское озеро как медик. И возвращалась обратно. Во время таких переходов обязательно отправляли медика, потому что были раненые и обмороженные. Страшно было на Дороге жизни. Я видела, как тонули наши машины. Там, где образовывалась полынья, ставили заграждения из веток, но их заметало снегом так, что и не увидишь. И случалось, что другая машина попадала в эту полынью. Вместе с грузом, а порой и с людьми. Дорог было несколько: одна, где шли машины, другая, метров 100 от нее, где шли маршевые роты на Волховский фронт. Вскоре мне начальник, доктор Петерсен, сказал: «Все, Татьяна, возвращаться в Ленинград больше не будешь. С этой маршевой ротой остаешься на Волховском фронте». Вот так я и попала 20 февраля на Волховский фронт.

Трофимов Игорь

До января 1942 года на ледовой дороге работали только полуторки, а потом пришли ЗИСы и автобусы. Немцы часто бомбили трассу. Особенно опасным был 9-й километр от западного берега. Он ежедневно обстреливался. Шлиссельбург был занят немцами, а оттуда до Дороги жизни всего километров 9. Немцы хорошо пристрелялись, каждый день приблизительно в полдень они в течение часа стреляли по дороге. Нам стала помогать наша авиация, а потом на лед поставили зенитное орудие. Стало чуть безопаснее.

Порожняком мы не ездили. Разгружались на станции Ладожское озеро, потом ехали на станцию Борисова Грива, где находился основной эвакопункт, вывозили женщин и детей. За 152 дня, пока работала ледовая трасса, я ни разу не был в городе. Мама осталась в Ленинграде, но я никаких сведений не получал о ней. Она умерла 16 декабря 1941 года. А младшая сестра работала на заводе Калинина, и ее эвакуировали вместе с заводом. В эвакуацию она попала во вторую очередь, и когда состав пришел в Казань, их не приняли, потому что некуда уже было размещать. Тогда их погрузили на баржу и спустили вниз по Волге, и где-то в районе Сталинграда они попали под бомбежку. Вот так я потерял всю семью.

В апреле 1942 года сформировали команду из 11 человек во главе с моим командиром взвода Булановым. Мы должны были загрузить на железнодорожные платформы 100 автомашин, которым требовался ремонт, и отправиться на Московский авторемонтный завод. До Москвы ехали 12 дней. До ноября 1942 года ремонтировались, потом вернулись в Ленинград, вернее в Кобону, и стали ждать ледостава. Вскоре трасса заработала снова. И опять ездили по 2–3 рейса в день. Помню, уже после прорыва блокады, я приехал в Ленинград за новой машиной. Около Богословского кладбища был окружной бронетанковый склад. Я там получил «Студебекер» ЮС-6, крытый тентом, и на нем возил через Ладогу электрооборудование.

Дорога через Ладогу — крупнейшее предприятие осажденного города. Гигантский транспортный узел: машины, конные повозки, запасы бензина, перевалочные станции, пункты обогрева водителей и эвакуированного населения. Обслуживанием и эксплуатацией дороги занималось более 300 тысяч человек. Трассы приходилось постоянно менять — по одной колее могло пройти не более 60–70 машин. После этого лед терял прочность, и путь закрывали на некоторое время, рядом прокладывали другой. Ждали, пока лед нарастет снова. Дорожники круглосуточно следили за состоянием дороги, ставили вешки в опасных местах, строили деревянные настилы, заливали трещины. Отряд тракторов разгребал торосы.

В первую блокадную зиму автомобильная дорога работала до 24 апреля. В последнюю неделю машины ехали практически по воде, доходившей до кузова.

Весной 1942-го стало очевидно — прорвать блокаду Ленинграда в ближайшее время не удастся. Надо срочно готовиться к новой навигации на Ладоге.

Летом 1942-го Кобона стала главным портом по транспортировке грузов. В эти годы уровень озера существенно снизился, и к северу от Кобоны появилась песчаная коса длиной около 12 километров. На южном берегу косы образовалась небольшая удобная бухта, защищенная от волн. Отсюда расстояние по прямой до Осиновца — в 4 раза меньше, чем от Новой Ладоги.

Строительные работы в Кобоне велись авральными темпами. За короткий срок было возведено 8 полукилометровых пирсов, хранилища для продовольствия и горючего. Первая блокадная весна в 1942-м — затяжная. Ладожское озеро долго не очищалось ото льда. Только 22 мая открылась навигация и продолжилась массовая эвакуация жителей Ленинграда.

ВОСПОМИНАНИЯ:

Харьков Николай

К навигации 1942 года готовились. Ленметрострой построил в Кобоне порт. Построили 10 основных пирсов и 3 вспомогательных. Каждый имел свое назначение. Один пирс — для эвакуируемых людей, другой — для выгрузки боеприпасов, третий — угольный. Так сделали, учитывая опыт зимнего периода. Ведь немец постоянно обстреливал Дорогу жизни, нельзя было собирать в одном месте людей, бензин и боеприпасы.

Кобону не обстреливали из орудий — ее постоянно бомбили с воздуха. Немец не давал тут спокойно жить. Например, 23 января 1942 года налетели 79 фашистских бомбардировщиков, не считая истребителей. После этого налета вместо снега во многих местах была земля.

В начале войны нашей авиации здесь практически не было. Немцы делали все, что хотели. А нашу церковь Никольскую они не бомбили, потому что она для них служила ориентиром. В церкви этой разместился эвакопункт. В частные дома запрещали пускать эвакуированных из Ленинграда, потому что они все были дистрофики, больные. Смешивать их с солдатами запрещалось. Все боялись эпидемий, поэтому частными домами командовал военный комендант.

В Никольской церкви сделали нары, поставили две печки из бочек, два солдата постоянно топили их. Зима была страшно суровая — минус 40 градусов. Люди с другого берега Ладоги приезжали замерзшие, чтобы отправить их в дальнейший путь, надо было сначала обогреть. А потом они ехали дальше.

Все, что доставляли с Большой земли, разгружали в Заборье, а потом везли сюда, в Кобону. Дорога — 308 километров, путь длинный и тяжелый, поэтому за две с половиной недели проложили в Кобону железную дорогу. В войну по ней привозили грузы, на берегу Ладоги разгружали, сажали в теплушки эвакуированных и везли в Лаврово, Волхов, Тихвин, Вологду. После войны дорогу разобрали.