Книга Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок - Дмитрий Володихин

Как уже говорилось, Алексей Михайлович Никона из Ферапонтова монастыря не вернул. И ущерба, нанесенного Церкви, не выправил. Поэтому опальный патриарх даже после смерти монарха не дал ему формального письменного прощения. Сам он, как частное лицо, мог простить царя и о том объявил. А вот как патриарх (а Никон ведь не отказывался от патриаршества) он прощения давать не пожелал, поскольку государь пальцем не пошевелил ради этого. От соборных деяний 1666 года царь не отказался, ссылку Никона ошибкой не признал и даже перевести Никона в Воскресенскую обитель не позволил. А опальный патриарх так мечтал завершить давно начатое там масштабное строительство! Так хотел вернуться к своему любимому детищу! Но в словах Никона, сказанных посыльным, явившимся из Москвы после смерти бывшего «собинного друга», звучит отнюдь не персональная обида, а слово пастыря о нераскаявшемся грешнике: «Воля Господня да будет, если государь здесь на земле перед смертью не успел получить прощения с нами, то мы будем судиться с ним во второе пришествие Господне; по заповеди Христовой я его прощаю и Бог его простит, а на письме прощения не дам, потому что при жизни своей не освободил нас от заточения». Всякое раскаяние видно по перемене поведения, по отказу от совершённых им грешных деяний, а царь Алексей Михайлович ничего подобного не явил.

Строго говоря, Никон прав.

Новый царь, Федор Алексеевич, Никона знать не знал. Если и видел его, то недолго и при случайных обстоятельствах. Тем более не вступал в сколько-нибудь тесные отношения. Когда пишут, что Федор Алексеевич являлся «учеником Никона», это грубая ошибка. Царевич Федор в отношения ученичества никогда с Никоном не вступал.

Между новым царем и Никоном не стояла ссора бывших друзей. Но и дружества тоже никакого не было.

Политически Федор Алексеевич оказался близок жесткому стилю Никона. Церковные преобразования, сделанные много лет назад, при его патриаршестве, получили у молодого царя полную поддержку. А претендовать на сколько-нибудь серьезную власть бывший первоиерарх Русской церкви уже не мог: на его месте сидел энергичный патриарх Иоаким. Так зачем же томить старика в ссылке?

Первое время к тому имелись две причины.

Во-первых, тот самый отказ дать грамоту с прощением скончавшемуся Алексею Михайловичу. Федор Алексеевич мог воспринимать этот шаг Никона как оскорбление всему царствующему семейству.

Во-вторых, окружение Федора Алексеевича отгородило Никона от государя стеной из доносов. Ссыльному припомнили многое — по делу и облыжно. Суть же новых обстоятельств состояла в том, что у Никона исчез прежний защитник. Алексей Михайлович не давал его окончательно унизить, Федор же Алексеевич до поры до времени не лез в проблемы, связанные с Никоном. Милославские ссыльного патриарха не любили, высокородная московская аристократия относилась к нему скверно, многие боялись возвращения его в Москву, а отвести удар от его головы теперь никто не желал.

В 1676 году, при восшествии Федора Алексеевича на престол, Никон сильно пострадал. Его перевели в Кирилло-Белозерский монастырь и резко ужесточили режим содержания.

* * *

Чем явилась новая опала на Никона для молодого царя?

Да ничем. «Проходным делом», на вершении которого настаивала родня. Имевший мало власти царственный отрок не видел причин ссориться из-за Никона со своей семьей, вступаться за него.

Но с течением времени его отношение к «делу Никона» стало меняться.

Далекий, неопасный, чрезвычайно умный Никон стал казаться царю фигурой, достойной снисхождения, если только не нового возвышения. Государю говорили о Никоне и много доброго: его помнили, его ум и волю продолжали чтить. Особенную благосклонность к нему являла царевна Татьяна Михайловна — тетка Федора Алексеевича. Как видно, именно к ее речам государь прислушивался с особым вниманием.

5 сентября 1678 года Федор Алексеевич побывал в Воскресенском Новоиерусалимском монастыре, и его мнение о Никоне резко улучшилось. Несколько месяцев спустя монарх совершил туда новую поездку, а через год посетил обитель в третий раз. Царь увидел признаки масштабного замысла, от смелости которого голова шла кругом.

Пребывая в полной силе, дойдя до зенита своего патриаршества, Никон принялся создавать эту обитель. Он являлся учредителем нескольких монастырей, но Воскресенский стал любимым детищем патриарха: в него вкладывался возвышенный смысл. Уйдя с патриаршей кафедры, противостоя Алексею Михайловичу, Никон многие годы провел здесь. До наших дней дошла Богоявленская пустынь, или, иначе, скит патриарха Никона, — изящное здание на берегу реки Истры. Но скит составляет лишь ничтожную часть строительных затей патриарха. Здания Воскресенского монастыря — самый масштабный храмовый архитектурный проект за все XVII столетие. Ничего оригинальнее и грандиознее не воздвигалось по всей территории громадного Московского царства.

Патриарх Никон начал строить под Москвой подобие Иерусалимского храма Гроба Господня или, иначе, храма Воскресения Господня. Каждая постройка, каждая деталь оформления новой обители соответствовали реалиям евангельской истории о пребывании Иисуса Христа в Иерусалиме и расположению иерусалимских святынь — как его представляли себе в России XVII столетия. В соборе воспроизведены священные подобия горы Голгофы, «пещеры» Гроба Господня, места трехдневного погребения и Воскресения Христа. Новоиерусалимский Воскресенский собор строился по разборной модели храма Гроба Господня, созданного из кипариса, слоновой кости и перламутра. Ее доставил в Москву патриарх Иерусалимский Паисий. А иеромонах Арсений специально произвел обмеры храма в Иерусалиме. Однако Новоиерусалимская церковь отнюдь не стала точной копией храма Гроба Господня. Она не являлась таковой даже в планах. В конце концов, храм Гроба Господня представляет собой хаотичное наслоение разновременных зданий и пристроек. Возводя свою «версию», наши зодчие приспосабливали архитектурные формы всемирно известной постройки к русским обычаям, улучшали, модернизировали, добивались единства стиля. Подмосковный собор должен был выглядеть лучше «протографа». В эстетическом смысле он действительно имеет гораздо большую ценность.

Вся местность вокруг обители наполнилась евангельской символикой. Холм, на котором воздвигали собор, назвали Сионом, а соседние холмы — Елеоном и Фавором. Ближайшие села обрели названия Назарет и Капернаум. Даже подмосковная речка Истра — там, где она протекала по монастырским владениям, — стала именоваться Иорданом. А ручей, обтекающий монастырский холм, превратился в Кедронский поток.

Очевидно, в будущем Новоиерусалимской обители предназначалась роль крупного просветительского центра. Во всяком случае, Никон передал монастырю славяно-греческое собрание книг — по количеству томов очень значительное, а по составу просто драгоценное. Оно могло бы стать основой для библиотеки крупного учебного заведения. И, частично, стало[204]. Сюда же Никон перевел из Валдайского Иверского монастыря команду белорусских типографов со всем книгопечатным оборудованием.