Книга Экономика и культура - Дэвид Тросби

Общий вывод относительно глобализации как характеристики исторического момента, в рамках которого мы рассматриваем взаимоотношения экономики и культуры, пожалуй, лучше всех сформулировал Роберт Холтон:

Глобальный репертуар не должен рассматриваться как потребительский рай или smorgasbord («шведский стол»), но это и не демоническая система идущего сверху вниз господства. Мы знаем это не потому, что так говорят оптимистические и привилегированные западные голоса, но потому что это соответствует действиям и убеждениям целого ряда глобальных голосов, как на Западе, так и за его пределами[211].

Экономика и культура: что мы узнали?

Соединим теперь вместе цепочки аргументов, выдвигавшихся в данной книге. Мы не претендуем здесь на исчерпывающее изложение всех проблем, поднятых в предыдущих главах и, кроме того, будем рассматривать затронутые вопросы не в том порядке, в каком они обсуждались в данной книге.

Необходимо помнить, что задача, которую мы перед собой поставили, заключалась в том, чтобы рассмотреть двойной объект нашего внимания на двух уровнях: сначала посмотреть на экономику и культуру как на интеллектуальные дисциплины или дискурсы, позволяющие описывать мир; а во-вторых, интерпретировать экономику и культуру как репрезентации поведения человека – экономического поведения и функционирования экономики, с одной стороны, и культурного поведения и роли культуры в обществе – с другой. Логически путешествие по всем пройденным нами областям могло бы начаться с базовых импульсов поведения, выявленных нами в самом начале книги. Тогда в качестве гипотезы было выдвинуто предположение, что экономический импульс может быть описан как индивидуалистический, а культурный – как коллективистский. Это предположение сразу же выявляет контраст между двумя областями, на котором основывается большая часть последующего анализа. Отсюда не следует, что экономическое поведение не может ставить перед собой коллективные цели или что поиски культурного опыта не имеют индивидуальной мотивации или выгоды. Скорее, оно указывает на различие между экономикой и культурой в связи с таким устройством мира, при котором одна выделяет значение индивидуальной единицы, добивающейся успеха в конкуренции с другими единицами, а другая подчеркивает роль группы, общих ценностей и кооперативного поведения.

Но самое важное различие, которое проходит лейтмотивом через нашу аргументацию, – это различие между экономической и культурной ценностью. Теоретики экономики и культуры столетиями сражались с вопросами ценности; не будет преувеличением сказать, что теория ценности – краеугольный камень, на котором построена экономическая теория, и столь же жизнеспособная концепция культурной ценности имеет фундаментальное значение для любого систематического анализа культуры и культурной деятельности. Мы предложили рассматривать экономическую и культурную ценность как отличные друг от друга концепции при оценке целого ряда изучаемых явлений, от определения культурных благ как класса товаров до описания целей государственной политики. В случае частных благ экономическая ценность, условно говоря, измеряется ценой, а в случае общественных благ, опять-таки условно, – готовностью платить. Она воплощает в себе огромное количество различных источников индивидуального желания в отношении разных товаров и путем ранжирования предпочтений сводит эти желания к единой количественной системе измерений. Культурная ценность, с другой стороны, не имеет общей единицы измерения и является многогранной, изменчивой и, вероятно, включает некоторые составляющие, не поддающиеся выражению в количественных категориях. Но трудности формулирования и оценки не уменьшают ее важности при выявлении тех культурных феноменов, которые ее воплощают и производят.

«Культурная ценность» – обиходное выражение, указывающее на ценность, которая может быть приписана предмету или опыту с точки зрения культуры. Но апелляция к культурной ценности как к строго определенной концепции или ее использование в оперативном контексте требует систематического подхода к ее определению и измерению. Мы утверждали, что прогресса в понимании культурной ценности можно достичь путем ее разложения на составляющие. Не претендуя на исчерпывающее перечисление, можно предположить, что культурная ценность, скажем, предмета искусства может быть разложена на несколько компонентов, включая эстетическую, духовную, социальную, историческую, символическую и аутентичную ценность. Каждая из этих характеристик, или критериев, может оцениваться разными способами: возможные механизмы измерения включают разные типы картографирования, «подробное описание», анализ отношения, контент-анализ и оценку или суждение экспертов из конкретной области (таких как археологи, историки искусства, те, кто занимается охраной памятников, и т. д.). В дальнейшем эти отдельные оценки могут быть собраны в какой-то общей форме.

Скорее всего, в специфических случаях будет выявлена тесная связь между экономической и культурной ценностью. В целом, чем выше вещь или опыт оценивается в культурном отношении, тем выше будет его очевидная экономическая ценность. Но корреляция между экономикой и культурной ценностью, скорее всего, будет далеко не идеальной, и можно привести множество примеров товаров с низкой экономической ценностью, ассоциирующихся с высокой культурной ценностью, и наоборот. Хотя у экономистов есть большой соблазн утверждать, что в рамках исчерпывающей экономической модели экономическая ценность культурных благ полностью описывает одновременно и экономическую, и культурную ценности, что делает излишним отдельное измерение культурной ценности, необходимо помнить, что экономическая модель сама по себе ограничена по охвату и специфична по освещению проблем. В оценке культурных явлений есть очевидные измерения, которые не поддаются экономическим подсчетам и при этом важны для принятия решений и распределения ресурсов индивидами и группами. Таким образом, можно заключить, что, если мы всерьез стремимся к теоретической полноте и операционной действенности, самое главное – признать концепцию культурной ценности наравне с концепцией экономической ценности при оценке изучаемого явления.

Когда мы размышляем о культуре в функциональном смысле, т. е. как о культурной деятельности, производящей товары и услуги, мы вынуждены задуматься о том, что отличает культурные товары и услуги от «обычных» товаров, производимых и потребляемых в экономических системах. Определение «культурных благ» может рассматриваться в рамках некоторых характеристик, которыми они обладают, включая тот факт, что при своем производстве они требуют креативности, воплощают какую-то форму интеллектуальной собственности и передают символический смысл. Наоборот, определение с точки зрения спроса может указывать на накопление вкуса и зависимость потребления в настоящем от потребления в прошлом. Наконец, уникальная характеристика таких благ может определяться в категориях ценности: культурные блага воплощают в себе или порождают одновременно культурную и экономическую ценность, «обычные» блага дают только экономическую ценность.

Схожим образом мы можем идентифицировать ресурсы, использующиеся для изготовления культурных товаров и услуг, как такие, которые имеют одновременно и экономический, и культурный аспекты. Один из основных факторов производства в этих процессах – капитал. Рассмотрение культуры как капитала, не в том смысле внутренних человеческих характеристик, как его понимал Бурдье, но в экономическом смысле запаса капитальных активов, который со временем порождает поток капитальных услуг, открывает мощные возможности для концептуализации культуры, релевантной и для экономики, и для теории культуры. Это также дает доступ к целому ряду аналитических инструментов, позволяющих операционализи-ровать эти концепции. Уравнивание культурной ценности в правах с ценностью экономической (по крайней мере, на теоретическом уровне) позволяет увидеть, что культурный капитал, материальный и нематериальный, вносит вклад в экономику и в культурные результаты.