Книга Дело Арбогаста - Томас Хетхе

— А что было страшнее всего?

Он посмотрел на нее. Какое-то время он помолчал, потом отважился задать вопрос, мучавший его все это время.

— А вообще-то ты меня ненавидишь?

Эльке решительно затрясла головой. Подумала, что сказать, и в итоге выпалила:

— А машина твоя в полном порядке!

— “Изабелла”?

— Да. Продав трактир, я поставила ее в сарай одного крестьянина.

— Не может быть! Я не сомневался, что она давно продана. Завтра же пойду на нее погляжу.

Эльке рассмеялась. Но тут же вновь посерьезнела. Торшер под бежевым абажуром с кистями освещал гостиную весьма скупо.

— Чтобы ты знал, Ганс, — ты мне брат, поэтому я тебя и не выгнала. Но вообще-то я не знаю, как к тебе относиться.

Он настороженно посмотрел на нее. Она продолжила, мучительно подбирая слова.

— Тогда я просто не могла поверить тому, о чем все говорили и газеты тоже писали, тому, что ты и впрямь это сделал. Просто не могла себе такого представить. Катрин в то время часто бывала у нас, она рассказывала о свиданьях в следственном изоляторе, а потом начался процесс. Да, ты прав: в то время я тебя ненавидела. Мне казалось, что ты разрушил не только собственную жизнь, но и все наши тоже.

— А сейчас?

— Сейчас я не знаю, что и думать.

— Вот это и было самым страшным во все эти годы.

Сестра с недоумением посмотрела на него.

— Не знать, что происходит на самом деле.

Эльке кивнула. Назавтра ей надо было на работу очень рано, пояснила она брату, а он даже не полюбопытствовал, где и кем она работает. Вдвоем они вынесли посуду на кухню, Эльке постелила ему на диване и наконец вручила ключи от дома и квартиры в кожаном чехольчике. Уже в дверях пожелала ему спокойной ночи; дождавшись, пока она сходит в ванную и вернется к себе в спальню, он наконец отправился в туалет.

Затем открыл дверь на балкон и выпил еще одну рюмочку ликеру. Крепкий напиток уже не обжигал ему губ, как это произошло вчера, в гостинице, после ужина, но по-прежнему наполнял весь рот, словно желая утопить Арбогаста; на какой-то миг у него перехватывало дыхание. С того момента, как он покинул тюрьму и в обществе адвоката поехал в Грангат, ему казалось, будто он все время приплясывает, будто, даже захоти он того, все равно не смог бы передвигаться нормально. Я прибыл с планеты, на которой другая сила тяготения, подумал он. Полет на Луну уже давно стартовал. В кино он видел ракетный двигатель, который можно нацепить себе на спину в обыкновенном ранце, после чего ты оказываешься способен подпрыгивать на несколько метров в высоту. Он заметил, как тихо в городе на этом берегу Мурга. Здесь ночуют те, кому завтра с утра отправляться на работу за реку. И совсем неподалеку Шуттервельдерштрассе, на которой он вырос и на которой находилось их заведение. И путепровод, возле которого он встретил Марию. Завтра схожу туда, подумал он, подливая себе ликеру.

Он поневоле посмеялся тому, что всерьез рассчитывал обнаружить Эльке прежней девушкой-подростком. Нынешняя мода была ему в диковинку и сильно не по вкусу: свободные куртки и расклешенные брюки мужчин, короткая стрижка и брючные костюмы женщин. И все эти новые дома с единообразными бетонными фасадами, мимо которых он проезжал из Брухзала в Грангат, ему тоже не нравились. Ему даже показалось, будто и сигарету во рту теперь держат по-другому, непривычно резко звучал и смех, которым то и дело разражались журналисты в ходе интервью. Словно он не из тюрьмы вышел, а с Луны свалился. И выпал из времени. А помнишь, как мы однажды удрали из дому, чтобы в отсутствие взрослых побывать на Рейне, спросил он у Эльке. Она, беспамятная, лишь покачала головой. А у него голова, словно тюремная камера. Это приключение, объявил он ей, было просто незабываемым.

Возле дивана стоял полураскрытый чемоданчик, а в нем, наряду с новой одеждой, которую накупил ему Клейн, находилась и шкатулка с бильярдными шарами. Арбогаст, не глядя, потянулся за ней, на ощупь откинул крючок, на который она запиралась, и извлек один из шаров. Как выяснилось, черный. Когда, спросил он у Клейна, начнется новый процесс? И что мне до тех пор делать? Мое время как однажды остановилось, так до сих пор и не пошло, подумал он. Приложил холодный бильярдный шар к виску. Ударить по виску посильнее — и ты мертвец. Два других шара, подумал он, спят на бархатном ложе. Он представил себе, как пускает эти шары по зеленому сукну бильярда, как они, строго по прямой, снуют туда и сюда по известным только им самим траекториям, пока не замедляют ход и не останавливаются подобно уставшим животным. Настает лето, подумал он и тут же прикинул, растут ли по-прежнему у путепровода высокие камыши, кружатся ли над ними целые рои черных мух. Весенний воздух был свеж и становился прохладен и в конце концов наслал Арбогасту после долгого дня крепкий сон.

45

Прошло лето, миновала осень, и вот, наконец, подоспело письмо Ансгара Клейна с сообщением о том, что час пробил. Повторный процесс в Грангате должен начаться двадцать седьмого ноября 1969 года. Катя Лаванс уже давно подготовила все материалы, которые могли бы понадобиться ей в суде, включая фотографии, письменные экспертные оценки и дневник экспериментов, — подготовила заранее, чтобы сунуть их под нос декану факультета и чиновнику из туристического отдела. Просьбу о разрешении выехать на Запад по необходимости принять участие в повторном процессе по делу Арбогаста в качестве судебно-медицинского эксперта она, как ей и велели, подала в отдел по туризму и получила положительную резолюцию, в которой, правда, указывалось, что самое позднее за десять дней до предполагаемого отъезда надо обратиться в ту же инстанцию повторно, с тем чтобы уладить кое-какие формальности. Отдел по туризму занимал две комнатушки на верхнем этаже в главном здании Гумбольдтовского университета, и, глядя поверх голов чиновников, Катя видела за окном погожий зимний денек и угол здания Государственной оперы.

Катя видела, что чиновники рассматривают фотографии мертвых тел через силу, этот страх перед мертвецами был ей понятен, хотя сама она его больше не разделяла. Она знала по имени каждого из мертвецов, над телами которых экспериментировала в последние месяцы, знала их биографии и, на основании собственных исследований, знала об их недугах и особенностях физической конституции больше, чем было известно об этих людях при жизни их самым близким. Она прониклась своего рода уверенностью в том, что получила у каждого из мертвецов согласие на опыты над его телом, хотя, разумеется, подтвердить такого вывода не смогла бы. И, наконец, она осознавала, что постоянная близость к смерти и мертвецам дает ей определенную власть над людьми, втайне фантазирующими на тему о том, что и со смертью можно как-нибудь договориться. Старший из чиновников переложил ее документацию на узкий стол, пластиковая поверхность которого неприятно поблескивала под резким лучом солнца. Прокашлявшись, он подозвал Катю поближе.

И объяснил ей, что означает ее предстоящая поездка в Федеративную Республику Германию. Что, будучи выездным кадром, она представляет за рубежом свою страну и прежде всего высочайший уровень научных исследований в Гумбольдтовском университете, который буржуазные ученые и признали, униженно пригласив ее выступить в качестве эксперта. Катя кивнула. Ей объяснили дальше, что нужно быть особенно осторожной при контактах с прессой, затрагивая в разговорах с журналистами исключительно профессиональные темы. Что ни в коем случае нельзя предаваться сравнению двух общественных укладов. В этом пункте Катя далеко не все поняла и хотела было переспросить, но тут в разговор вмешался второй чиновник, хранивший до сих пор внешне совершенно незаинтересованное молчание, Был он очень молод и крайне худ, скуластый и кадыкастый (последнего обстоятельства был не в силах скрыть даже ворот наглухо застегнутой, но чересчур просторной для него сорочки).