Книга Летчицы. Люди в погонах - Николай Потапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катя ожидала всего, что угодно, но только не такого предложения.
– Я совершенно здорова и чувствую себя великолепно.
– И все-таки подумай, – настаивала Марина, – год у тебя выпускной, трудный…
В комнату вошел Кочаров, возбужденный, злой.
– Начинается веселая жизнь! – проворчал он, покосившись на Марину. – А все Растокин…
– Родственником будет… – чуть слышно заметила она.
– К сожалению…
– А что? Сергей – офицер толковый, как ты говоришь… Поженятся, я буду рада.
Он, конечно, уловил в ее голосе иронические нотки и тоже с наигранным удивлением воскликнул:
– Как, разве это уже решено?
Катя поняла их неуместную шутку, резко ответила:
– Да, решено! – повернулась, быстро вышла из комнаты.
Кочаров посмотрел ей вслед, огорченно произнес:
– Час от часу не легче. Ну и дела…
А дела были действительно неважными. Он только что вернулся из батальона Полякова, где приехавшие из Москвы офицеры проверяли уровень технической и специальной подготовки танкистов. Первый класс подтвердили лишь шестьдесят три процента. Особенно слабо, как выяснилось, были отработаны взаимозаменяемость членов экипажа и действия их в условиях применения оружия массового поражения.
Видя все это, Кочаров сокрушался, недоумевал, бросал гневный взгляд на комбата, тут же приказал ему срочно устранить выявленные недостатки, привести все в «соответствие». Но Кочарову вежливо заметили, что штурмовщиной такие вопросы не решают, что это делают планомерно в процессе всей боевой подготовки.
– Ну и дела… – повторил он сокрушенно, расхаживая по комнате.
Незаметно вошел Иван Кузьмич и, будто возобновляя прерванный разговор, сказал:
– Ты пойди, Максим, скажи Валентину Степановичу спасибо. Вот что я тебе посоветую.
– Перед тобой оправдывался? – повернулся к нему Кочаров.
Иван Кузьмич пожал плечами:
– Зачем ему передо мной оправдываться? Я не маршал. Он по-дружески хотел… А ты на дыбы…
– Валентин добра тебе желает, – добавила Марина.
Кочаров не выдержал, вскипел:
– Доброхоты! Вижу, какого добра он желает. Из-за тебя он готов пойти на все… И уже начал…
– Как тебе не совестно! – обидчиво произнесла Марина и вышла из комнаты.
Иван Кузьмич потоптался на месте, не зная, куда себя деть, огорченно вздохнул:
– Эх, Максим, Максим… Думал, генералом станешь. На генеральские погоны хотел полюбоваться…
Он болезненно переживал неудачи сына, ему было обидно видеть, как он упорствует, не хочет признать своих ошибок.
– Голова у тебя светлая и упорство наше, кочаровское, есть. Только вот гордыню свою малость поубавь. Мешает она тебе. Ты приглядись к себе, приглядись к делам. Все ли у вас так, как надо? Может, подчиненные тебя вводят в заблуждение, а ты вводишь в заблуждение начальство выше?
Кочаров не успел что-либо ответить на эту колкость отца, в дверь постучали.
– Можно? – спросил Рыбаков, открывая дверь.
– Заходи, заходи, – пригласил Кочаров. – Хорошо, что пришел. Посоветоваться надо.
Иван Кузьмич, поздоровавшись с Рыбаковым, вышел. Кочаров усадил майора за стол, пододвинул к нему сигареты, пепельницу.
– Скажи мне, Виктор Петрович, разве это справедливо? Работаем день и ночь! Полигон, танкодром, походы, учения. В передовые вышли! А они все перечеркнули, все за борт выбросили!
Рыбаков задумчиво посмотрел на Кочарова, с сожалением сказал:
– Критикуют нас правильно, Максим Иванович. И за гравий, и за дутые цифры по классности, и за то, что перед стрельбами «натаскивают» экипажи, по какой мишени кому стрелять, с какой дистанции, откуда мишень появится…
– Тренируют – не натаскивают, – поправил его Кочаров.
– Натаскивают, Максим Иванович, натаскивают, – с твердой ноткой в голосе произнес Рыбаков. – А мы делаем вид, будто этого не замечаем. Противник нам борта своих танков в бою так легко подставлять не будет, Максим Иванович. Не будет.
– Недостатки есть. Мы их не скрываем…
– Я и пришел о них поговорить.
Кочаров недовольно поморщился.
– Но за тремя соснами не видеть леса – это правильно? Им этот злосчастный песок глаза запорошил.
На что Рыбаков спокойно заметил:
– Люди они разумные, опытные. Разберутся. Да и зачем им выдумывать недостатки? Их и без того у нас хватает. Мы сами их видим.
«Не успел приехать в полк и уже во всем разобрался, увидел все недостатки!» – болезненно подумал о Рыбакове Кочаров, а вслух сказал:
– Мастерства и храбрости моим танкистам не занимать! О нас в газетах пишут!
«А тебя заносит, командир, заносит», – с грустью подумал Рыбаков и проговорил тихо:
– Некоторые корреспонденты тоже иногда через розовые очки на все смотрят. Есть еще такие… – Помолчав, добавил: – Полякова на партком вызывали. Досталось. Думаю, на пользу. Разговор был суровый…
Кочаров не высказал своего отношения к разбору дела Полякова на парткоме, но по обиженному его лицу Рыбаков понял, что он к этому относится неодобрительно.
И все же Рыбаков хотел было спросить его мнение по поводу парткома, но в это время зазвонил телефон.
Кочаров снял трубку.
– Слушаю. Выезжаю, – и посмотрел на Рыбакова. – Объявлена боевая тревога.
Рыбаков тут же вышел, а Кочаров стал торопливо собираться в штаб.
«Ну, что ж, Растокин, посмотрим, кто из нас окажется прав, – думал Кочаров, надевая фуражку. – Учения покажут».
Накануне учения, в воскресный день, воспользовавшись предоставленной Дроздовым машиной, Растокин и Сергей поехали в село Рябово.
Растокину хотелось посмотреть места, где пришлось воевать и где погиб отец Сергея.
От гарнизона до села было километров сто, они рассчитывали обернуться за день.
По широкому асфальтированному шоссе ехали быстро. Справа и слева, отливая восковой спелостью, тянулись хлебные поля.
По ним, словно корабли в море, не спеша плыли комбайны, оставляя длинные скошенные полосы. По пути встречались заново отстроенные поселки и села, весело поблескивавшие на солнце свежими железными и черепичными крышами. Встречный ветер врывался в открытые форточки машины, обдавал теплой волной лицо, неистово теребил волосы.
Растокин безучастно смотрел по сторонам, думал о Марине.
«Что хотела она сказать мне в парке? В чем собиралась признаться?! Может, хотела сказать, что по-прежнему любит меня и что жизнь с Максимом у нее не сложилась?»
