Книга Встревоженные тугаи - Геннадий Ананьев

– Почему не можно? – удивился Кереке и пошаркал к воротам. – Место машине во дворе, место гостей в лучшей комнате.

Старый чабан жил в трехкомнатном доме, две комнаты которого были обставлены вполне современной мебелью и лишь одна была застлана кошмой с горкой подушек на ней и постелью в левом углу с довольно свежей простыней на ватном матрасе и наволочкой на пуховой подушке, только одеялом служил мягкий войлок тонкорунной шерсти, из которых чабаны шьют себе зимние чапаны, выполняющие роль наших тулупов.

– Кумыс нет. Только чай, – посетовал Кереке и принялся налаживать самовар, труба из которого уходила сквозь стену наружу.

Самовар вскоре уютно зашумел, и хозяин начал ставить на стол нехитрые яства. Но когда Пасынков, открыв дорожную сумку, достал оттуда сыр, колбасу, масло и мягкий белый батон, Кереке нахмурился.

– Не сегодня.

– Я не хотел обидеть, – извинился Пасынков и сложил привезенные продукты в холодильник.

Чаевничали долго. Хозяин явно наслаждался тем, что у него гости. Видимо, не слишком-то балуют своим вниманием старика сельчане. Не торопил старого чабана и Пасынков, ибо был предупрежден о местных обычаях. Он терпеливо ждал, когда сам хозяин поинтересуется целью приезда к нему неожиданных гостей, спросит в конце концов, кто они и откуда.

Дождался. И рот раскрыл от удивления.

– Мне сам баскарма сказал, чекисты хотят говорить со мной. Не сказал зачем. Когда машину впустил, понял: не наш ты. Из Москвы, да?

– Да, – ответил Пасынков, ибо ему больше ничего не оставалось делать. Он не хотел, чтобы в совхозе узнали, что он из ФСБ, в управлении придумали ему легенду, но она, как оказалось, не стоила выеденного яйца.

«Грубая работа коллег, узнававших, жив ли Кереке? Или?..»

Впрочем, об этом самом «или» он не хотел даже думать. Грешил скорее на свой промах: продукты, выложенные на стол, сразу же раскрыли глаза старику, что гость не из местных.

То, что Кереке расшифровал их с водителем, не велика беда, хуже, что в правлении узнали о приезде оперативника из Москвы, Очень это нежелательно. Не подумали об этом местные коллеги, кому было поручено выяснить, жив ли и здоров старый чабан. Теперь выход один: действовать быстро, чтобы упредить возможные контрмеры, если в совхозе есть причастные к переправе наркотиков.

А как поспешишь, если хозяин твердо заявил:

– Сейчас твое слово о Москве. Завтра я все скажу, что спросишь.

До самой полуночи дотошный старик выпытывал у Пасынкова все о Москве, задавая иной раз такие вопросы, что майор, коренной москвич, терялся. Ну а затем тоже твердое:

– Пора спать.

Разочарован, конечно, Пасынков. Не сразу заснул. Успокаивал себя лишь тем, что старший чабан пообещал ответить на все вопросы. А знать он должен многое.

Надежда оправдалась. После утреннего чая, к которому хозяин самолично нарезал и сыр, и колбасу, от которых с обидой отказался вчера, Кереке без лишней волокиты предложил:

– Ты спрашивай, я – отвечу.

После первых двух-трех вопросов старый чабан понял, что интересует чекиста и, вновь удивив Пасынкова, повел рассказ именно о том, ради чего, собственно говоря, и случилась эта поездка.

Закончил он свой рассказ весьма неутешительно:

– Где ходил Шакирбай туда и обратно, я не знаю. Потом застава ловила его. Где, как – никому не сказала. Думаю, ошибка была. Сколько лет? Сколько аскеров поменялось? Разве кто скажет, где ловили Шакирбая? Зачем мне не верили? Если бы мне сказали, я бы помнил. Я комотрядовец был. Разве я бы где ненужно рот раскрыл? Сегодня, думаю, грязное дело в долине есть. У меня зачем отару отнял баскарма? Больной я, да? Силы нет, да? – Кереке попытался расправить грудь колесом, но вышло у него это комично: выпятился лишь чуточку тощий животишко. – Где какой день пасти отару не знаю? Теперь кто стал старший чабан? Сосунок. Что он может? Он – городской. Он – племянник ветврача. А ветврач кто? Сын третьей жены Шакирбая.

Вот это уже что-то. Последние слова многого стоят. У Пасынкова даже от радости запело в груди. Не зря, получается, приехал. Не зря!

4

Пока майор Пасынков вдыхал архивную пыль, пока ездил в Донбасс и к ветеранам-пограничникам Московии, на Мысовой происходили события, какие можно назвать не иначе, как странными.

После того как собака потеряла след в центре ущелья, у Голубина с Кахояновым состоялся разговор серьезный, скорее даже конфликтный.

– Непременно нужно выставлять два секрета. У входа и у выхода, – посоветовал старшему лейтенанту Голубин, когда тот начал составлять план охраны границы на очередные сутки. – И мне слово дай на боевом расчете.

– Боевой расчет – не час воспитательной работы. Факт потери следа собакой оценю я сам. Потребую от инструктора, чтобы усилил он работу с вожатыми.

– Зачем обижать вожатого, не понявши, что произошло?

– Понятней быть не может. Один вывод напрашивается: Акбар плохо тренирован.

– Вожатый и его непосредственный командир утверждают обратное. И вообще во всем случившемся много неясного. Для меня, во всяком случае.

– А для меня – нет. Факт, он и в Африке – факт. Против него не попрешь.

– Но если даже отталкиваться от голого факта, то все равно напрашивается решение иметь секреты у входа и выхода. Хотя бы с неделю. Если есть сомнение, нужно убедиться, ложно оно или нет.

– Во-первых, я не сомневаюсь: ошибка собаки. У меня нет достаточно сил, чтобы на каждый чих секретить. Все! Споры прекращаем. Время, старшина, строить личный состав на боевой расчет.

Что ж, против лома нет приема.

– Есть!

Прапорщик Голубин, однако, не успокоился, секреты от входа в ущелье встречал каждое утро лично и задавал один и тот же вопрос:

– Воронье не граяло?

– Нет. Тихо.

Третья ночь прошла. И вот ответ, которого ждал Голубин:

– Вроде бы сопровождали кого-то. От центра – на выход. Оттуда – обратно.

– Понятно. Прогуляюсь-ка я туда. До дуба.

Не напрасная прогулка: на дубе свежий лоскуток-полоска. Пока решил ничего начальнику заставы не говорить, ибо почувствовал, что в появлении новых полосок есть определенная периодичность. Решил, окончательно убедившись в этом, смелей начать нажим на начальника заставы, приложить все силы, чтобы переубедить близорукого упрямца.

К обеду на заставу приехал ветврач совхоза. Сразу же начал с сетований, что есть подозрение на ящур, и теперь придется бывать в отаре часто, а в совхозе не одна эта отара, и чтобы не оставить их без своего внимания, предстоит трудное лето в непрерывных разъездах.

– Я уж и теперь без сна и без отдыха. Устал основательно. А конца не видно.

– На пограничном режиме, выходит, – посочувствовал Кахоянов. – Мы уже привыкли мешать день с ночью, но вполне понимаем, каково непривычным.