Книга Полвойны - Джо Аберкромби

– Каждый должен съесть по фасолине, – заявила Скифр и тут же запрокинула голову, бросила в рот одно зерно и проглотила.

Мать Скейр уставилась на них еще более едко и насмешливо, чем обычно:

– А если я не съем?

Скифр пожала плечами:

– Я никогда не была такой дурой, чтобы отвергать святое правило моих учителей о том, что надо всегда сьедать одну фасолину, когда идешь в эльфьи руины.

– А вдруг они ядовиты?

Скифр наклонилась к служительнице:

– Хотела бы я тебя убить – просто перерезала б глотку и отдала труп Матери Морю. Веришь, нет, но я часто об этом задумывалась. Быть может, здесь ядовито все вокруг, а это – лекарство?

Отец Ярви хватанул фасоль с ладони Скифр и быстро проглотил.

– Хватит стонать, ешьте фасолину, – сказал он, угрюмо взирая в глубь суши. – Нашу стезю мы избрали, и она будет виться вперед еще долго. Ральф, пока нас нет, народ пусть ждет и не волнуется.

Пожилой кормчий закончил подвязывать носовой канат к здоровому валуну и заглотил свою фасолину.

– Не волноваться – это ты многого просишь.

– Тогда пусть просто будут здесь, – ответила Скифр, подсовывая Коллу ладонь и то, что на ней лежало. – Будем надеяться, дней через пять вернемся.

– Пять дней в этом краю? – Фасоль застряла на полпути к его раскрытому рту.

– Если повезет. Развалины тянутся на многие мили, и не так легко отыскать нужные тропки.

– Как ты их выучила? – спросила Скейр.

Скифр расслабленно свесила голову набок.

– А как люди учат все остальное? Слушая тех, кто ходил туда прежде. Двигаясь по их стопам. А со временем – прокладывая собственный путь.

Скейр поджала губы.

– В тебе, ведьма, и правда один лишь дым да загадки?

– В свое время, быть может, увидишь во мне и другое. Бояться тут нечего. Кроме Смерти уж точно. – Она опять наклонилась к матери Скейр и шепнула: – А разве она не стоит за плечом каждый день?

Фасолина неприятно протолкнулась в глотку, но вкуса не имела и на самочувствие не повлияла никак. Ею явно не вылечить ни боль от тоски, ни вину, ни гнетущую обреченность.

– А что с остальною командой? – шепнул он, мрачно косясь на судно.

Скифр подернула плечами:

– Фасолин у меня только пять. – Она повернулась и пошагала навстречу руинам, за ней по пятам тронулись служители Ванстерланда и Гетланда.

Боги-боги, и почему он не остался с Рин? Все, что он в ней любил, затопило его волною страдания. Уж лучше выйти против десяти армий Верховного короля, чем проникнуть в проклятое безмолвие Строкома.

Колл перекинул через плечо поклажу и пустился за остальными.

32. Раны

Люди валялись на полу, плюясь и корчась от боли. Молили о помощи и, бормоча, звали маму. Сыпали бранью сквозь стиснутые зубы, рычали, кричали и истекали кровью.

Боги, сколько же в человеке крови! Скара поверить не могла, что так много.

В углу поставили прядильщика молитв, бубнить молебны Тому, Кто Сращивает Рану и кадить сладковатым дымом из чаши, в которой тлела кора. Несмотря на это, вонь пота, мочи и всех жидкостей, что содержит тело, удушала. Скаре пришлось прижать ладонь ко рту, к носу, почитай к глазам – и глядеть, раздвинув пальцы.

Мать Ауд, вовсе не высокая женщина, царила здесь, возвышаясь над всеми – похожая уже не на персик, а на древо с глубокими корнями, что ими плодоносит. Лоб ее избороздили морщины, негустые волосы липли от пота к скулам, рукава закатаны, и видно, как под красными пятнами на предплечьях вздуваются крепкие мышцы. Мужчина, которым занималась целительница, стоило ей ощупать рану на бедре, выгнул спину, а потом заметался и завизжал.

– Кто-нибудь, держите его! – зарычала она. Рин оттерла Скару, поймала запястье раненого, не церемонясь, придавила его к столу. Мать Ауд извлекла из растрепанного пучка волос костяную иглу, зажала в зубах, продела нитку и принялась зашивать. Мужчина ревел, всхрапывал, брызгал слюной.

Скара припомнила, как мать Кире рассказывала про разные органы, поясняла их назначение, называла богов-покровителей. Она повторяла: принцесса должна разбираться, как устроен ее народ. Однако если даже знать, что внутри человека кишки, их лицезрение способно повергать в ужас.

– Они шли на приступ, взяв лестницы, – рассказывал Синий Дженнер. – Довольно храбро. Я б на их месте поостерегся. Видать, Яркий Йиллинг положил немало денег-колец тем, кто одолеет стены.

– Одолеть сумели немногие, – заметил Рэйт.

Скара смотрела, как над кучей грязных бинтов роятся мухи.

– Достаточно, чтобы натворить нам бед.

– Нам? – Она и не знала, что Дженнер умеет хихикать. – Видели б вы, что мы творили с ними! Если до возвращения отца Ярви нас не постигнет горести хуже, скажу я вам – нам крупно свезло. – Должно быть, Скару перекосило от ужаса, потому как он замялся, встретившись с нею взглядом. – Ну, это… может, да – не этим парням…

– Он нас проверял. – Лицо Рэйта бледно, на щеках царапины. Скара и знать не хотела, как он их заработал. – Прощупывал, где мы уязвимы.

– Что ж, мы прошли проверку, – сказал Дженнер. – Во всяком случае, в этот раз. Надо бы опять выйти на стены, моя королева. Такой малый, как Яркий Йиллинг, не отступится после первой запинки.

К тому времени на стол сестры Ауд клали уже нового пострадавшего, пока служительница отполаскивала руки в лохани с трижды освященной водой, уже розовой от крови. Этот был крупнотелый гетландец, чуть постарше Скары, о том, что он ранен, говорило только темное пятнышко на кольчуге.

На шее Ауд побрякивал набор маленьких ножиков, нанизанных на шнур. Одним из них она рассекла сейчас ремешки доспехов, потом Рин стянула их со стеганым поддоспешником. Показался едва заметный порез на животе. Мать Ауд склонилась, надавила, следя, как сочится кровь. Мужчина охнул и распахнул рот, но издал только беззвучный выдох, задрожали одутловатые щеки. Сестра Ауд принюхалась к ране, чертыхнулась и выпрямилась.

– Здесь мне ничего не поделать. Кто-нибудь, спойте ему отходную.

Скара вытаращилась. Человека походя приговорили к смерти. Но лекарю не избежать страшного выбора. Кого еще можно спасти. А кто уже мясо.

Тем временем мать Ауд двинулась дальше, а Скара на трясущихся ногах, с желудком, подкатившим ко рту, еле заставила себя подойти к умирающему. Заставила себя взять его за руку. Спросила:

– Как тебя зовут?

Шепот его был не громче придыхания.

– Сордаф.

Она стала выпевать молитву Отче Миру о даровании беспечального покоя этому воину. Молитву, которую в детстве на ее памяти пела мать Кире по умершему отцу. Слова с трудом покидали горло. Она наслушалась о доблестных смертях на поле брани. Больше не надо строить догадки, что это значит.