Книга Жаклин Кеннеди. Американская королева - Сара Брэдфорд

Джон снова пересек лужайку, направился к дому Бобби. «Когда Джек вошел в комнату, он уже не был Джеком, – рассказывал один из его помощников. – Это был президент Соединенных Штатов. Мы все встали, даже его брат Бобби. Совершенно инстинктивно». Изумленный Джон надел плащ с капюшоном и пошел в одиночестве погулять по пляжу, пока остальные члены семьи наряжались для парадного снимка возле дома Джона. Характерно, что Джеки снова от всех обособилась. «Где Джеки?» – спросил Джон и отправился искать ее на пляже.

Еще раньше, проявив недюжинную выдержку, Джо Кеннеди заявил, что не пойдет на торжественный вечер в Хайаннисе, где Джек сделает официальное заявление. Он вложил в победу сына две важные вещи – деньги и молчание, и даже в миг триумфа, свершения, когда сбылась мечта всей его жизни и один из Кеннеди (пусть и не он сам) стал президентом, Джо намеревался остаться в тени. Лишь по настоянию Джека он в последнюю минуту дал согласие прийти.

Джеки появилась на публике, сияя от радости, в отличие от свекра, который «выглядел мрачноватым и бледным». После своего выступления Джек первым делом представил собравшимся своего отца. Они стояли, обнимая друг друга за плечи. В ходе предвыборной кампании Джек усиленно подчеркивал, что не разделяет политические взгляды отца, но теперь продемонстрировал, хотя и без слов, любовь и глубокую благодарность.

В заключение речи Джек сказал: «Моя жена и я с нетерпением ждем новую работу и нового ребенка». Но в случае с Джеки рождение ребенка всегда было чревато проблемами, и этот раз не составил исключения. Джеки рассчитывала спокойно пробыть в Джорджтауне до середины декабря, затем поехать в нью-йоркскую больницу, а оттуда самолетом отправиться на Рождество в Палм-Бич, чтобы восстановить силы и 19 января вернуться в Вашингтон на инаугурацию. Но вышло иначе: 25 ноября, сразу после Дня благодарения и через три часа после отлета Джона в Палм-Бич, Джеки вызвали «скорую». Ребенок снова родился раньше срока. Около часа ночи появился на свет Джон Кеннеди-младший. Его отец спешил обратно из Флориды. Победное завершение триумфального года.

8

Принцесса цирка

Она говорила: «Понимаешь, в Белом доме все равно что при французском дворе, кругом полно льстецов». И все же во многом такая жизнь ее забавляла. Втайне она любила, когда с нею носятся, и любила свиту…

Из письма Жаклин Кеннеди к Бетти Сполдинг

После кесарева Джеки двенадцать дней пробыла в больнице. Джон-младший, родившийся почти на месяц раньше срока, был очень маленьким – «черноволосый кроха», как описывала его Мод Шоу, – и первые пять дней жизни провел в кувезе, с легким ОРЗ. С виду казалось, Джеки быстро идет на поправку, она сидела в кровати и подолгу писала в своем любимом желтом блокноте с линованной бумагой, но была слаба и физически, и душевно. До официального вступления Джека Кеннеди в должность 20 января 1961 года оставалось меньше двух месяцев. За привычным внешним спокойствием Джеки таилась боязнь неизбежных проблем, как публичных, так и сугубо приватных.

Утром 9 декабря Джон забрал Джеки и сына из больницы домой. Тем же утром состоялась долгожданная экскурсия по Белому дому с Мейми Эйзенхауэр. Доктор разрешил Джеки поехать только при условии, что она совершит экскурсию в инвалидной коляске, но, когда она приехала, никакой коляски не наблюдалось. Эта идея попросту не понравилась миссис Эйзенхауэр, которую главный церемониймейстер Уэст характеризовал как «самую величественную из первых леди». Она хотела в частном порядке показать Джеки Белый дом, но толкать инвалидную коляску, видимо, полагала ниже своего достоинства. «Ладно, приготовьте коляску, – распорядилась она, – пусть стоит где-нибудь за дверью. Если она попросит, будет ей коляска». Уэсту Джеки показалась «очень юной… худенькой и довольно бледной». Направляясь с ним к лифту (миссис Эйзенхауэр ждала на втором этаже), она явно чувствовала себя не очень хорошо, но при этом горящими глазами смотрела по сторонам.

Через полтора часа обе спустились вниз. Мейми Эйзенхауэр царственно отбыла в лимузине на ежедневную карточную игру, а Джеки побрела к своей старой машине. Догнав ее, чтобы передать фотографии и планы комнат, Уэст увидел, что ее лицо искажено гримасой боли. Через два месяца, снова осматривая Белый дом, Джеки спросила Уэста, почему в тот раз не было инвалидного кресла. Он ответил, что кресло приготовили и ждали, когда она попросит. «К моему удивлению, она хихикнула, а потом тихо сказала: “Я слишком боялась миссис Эйзенхауэр, чтобы попросить”. А что подумала сама миссис Эйзенхауэр о молодой миссис Кеннеди, можно только гадать». Джеки сообщила, что планирует переделать все комнаты без исключения. Уэст заметил, что это весьма серьезный проект, на что Джеки решительно сказала: «Здесь определенно необходимы перемены!»

Миссис Эйзенхауэр пришла бы в еще большее раздражение, если б узнала, что Джеки намеревалась под видом своей тетки привести с собой дизайнера, миссис Генри Пэриш-вторую. Миссис Пэриш (или Систер) сочла затею рискованной: «Прежде всего должна сказать, что идея выдать меня за вашу тетю не кажется мне хорошей. Боюсь, вы попадете в неприятную ситуацию. Там наверняка записывают имена визитеров и проверяют, кто есть кто. Думаю, вам меньше всего нужно сразу все портить…» Джеки пришлось положиться на собственную память и фотографии, которые она привезла с собой в Палм-Бич.

Позднее Джеки рассказывала друзьям, что после той поездки в Белый дом у нее случился «двухчасовой приступ слез». Физически измученная, на грани послеродовой депрессии, она поехала в Палм-Бич и почти две недели провалялась в постели. И полагала, что поводов для слез у нее более чем достаточно. Задуманная переделка Белого дома казалась невыполнимой задачей. Секретарь Джеки, недавно принятая на эту должность Летиция (Тиш) Болдридж, после встречи с личной помощницей миссис Эйзенхауэр прислала длинное письмо с неутешительными новостями. Основная проблема заключалась в нехватке средств: «Бюджет на содержание Белого дома СЛИШКОМ мал». Иными словами, средств недостанет ни на дорогое постельное белье, ни на цветы, ни на комнатные растения, ни даже на «дешевенькое» шампанское и коктейли на приемах. На музыкальных вечерах, которые устраивали Эйзенхауэры, подавали только пунш, кофе и сэндвичи. Белый дом уже лет шестнадцать походил на военный лагерь, там явно недоставало женской руки и женского вкуса (по-настоящему хорошего). Например, парадную столовую «украшала» одна-единственная неуклюжая жардиньерка из тяжелого белого фарфора (ценой около 3 долларов), стоявшая на мраморной каминной полке. По вечерам Эйзенхауэры ужинали в своей гостиной перед телевизором, с подносами на коленях. Джеки съязвила: «Еда, наверное, успевала остыть, ведь готовили ее двумя этажами ниже и в другом конце дома. Все, кто хоть немного разбирается в кухне, говорят, что на официальных приемах кормят просто ужасно…» Переезд тоже подчинялся строгим правилам, и зрелище это, по словам Летиции, достойно Альфреда Хичкока: «По традиции, до 12 часов дня 20 января въезжать нельзя. Я спросила у помощницы миссис Эйзенхауэр, нельзя ли перевезти кое-какие вещи, не ставя Э [йзенхауэр] ов в известность. Она согласилась. Старший церемониймейстер спрячет коробки, чтобы они материализовались, как только часы пробьют полдень…»