Книга Последний Рюрикович - Валерий Елманов

– Чего ж ты хочешь, не возьму я никак в толк, – озадаченно глянул на иезуита Синеус.

– Погадай, что там отрока сего ждет впереди, да и меня заодно.

– Все равно ж ты проверить-то, что я тебе скажу, не сможешь. Когда оно еще будет.

– А ты что-нибудь поначалу из былого возьми. Скажем, обо мне. Коли верно все скажешь, значит, и вперед заглянуть можешь без обмана. А я тебе Дмитрия привезу, хоть на год.

«Все равно ведь, – рассуждал иезуит, – царевича необходимо схоронить до поры до времени в укромном месте. А избушка колдуна недалеко, да и тайну соблюсти старик сможет. Заодно и царевича вылечит. Тоже польза».

Синеус задумался.

– А без гадания не поверишь? – угрюмо спросил он.

Симон отрицательно покачал головой:

– Веры не будет. Да и что тебе стоит, коли ты вправду сие умеешь?

– Уметь-то умею, токмо страшное это дело. Не с руки мне сейчас-то, к тому ж поморожу я тебя – зима нынче лютая, а в хоромине моей тебе никак быть нельзя. Придется в собственных санях дожидаться.

– То ерунда, – спокойно улыбнулся гость. – Я подожду.

– Долго придется ожидать-то.

– А сколь надо, столь и обождем. Торопиться некуда. Я ведь понимаю, старик, что дело не шутейное, вмиг не решится.

– А коли обманешь с царевичем-то?

– Мое слово верное, старик. – Тут иезуит на миг задумался и почти тотчас же нашелся: – А чтоб ты твердо уверовал в него, так я у тебя опосля гадания лекарств для царевича нонче не возьму – ни к чему ведь они, коли самого вскорости привезу.

– Можа, – нерешительно начал Синеус, – заместо Дмитрия Ивашку – отрока свово? А я б тебе без всяких золотых лекарства дал бы. К чему гадать-то?

– Лекарство мне не нужно. Дмитрия самого вскорости доставят – к чему оно? А Ивашку тем паче везти надобности не вижу – здрав отрок, и нет у него никаких болезней.

– Мальцам вместях веселее.

– Хорошо, – заявил Симон. – Привезу и Ивашку, но не сейчас, а вместе с Дмитрием. Клянусь тебе в этом перед святым распятием! – торжественно произнес он и мысленно добавил: «Если бог мне это позволит»[103]. – Гадай, старик, а то я уже начинаю думать, что ты не такой уж большой колдун, как я раньше считал.

Иезуит торопился узнать результаты. Если в начале беседы он не особенно и верил в возможности Синеуса, то теперь, по необъяснимым для себя причинам, как-то сразу, вдруг, уразумел, что старику и впрямь подвластно увидеть будущее. От одной мысли об этом ему сделалось страшно, его начал колотить нервный озноб, чего еще никогда с ним не бывало, и он уже стремился во что бы то ни стало выйти из избушки.

Еще немного, и он совсем отказался бы от этой проклятой затеи с гаданием, ибо негоже служителю истинной веры Христовой, хоть и тайному, просить служителя дьявола оказать ему услугу. Ему уже стало казаться, что бревенчатые закопченные балки вот-вот рухнут или широкая русская печка со своим разинутым зевом бросится на него и поглотит в своем бездонном чреве. Или венцы избушки вдруг развалятся, а сам колдун исчезнет, улетев в небо на какой-нибудь свой бесовский шабаш, но тут как раз Синеус согласился.

С чувством несказанного облегчения иезуит стрелой вылетел на крыльцо, с наслаждением вдохнул свежего морозного воздуха и, взглянув на Митрича, озабоченно поправляющего подпругу у гнедого, окончательно успокоился, расслабленно плюхнулся в розвальни и утонул в мягком, душистом сене. Ему стало тепло и спокойно. Мысли его приняли совсем другой оборот, и все те страхи, что он недавно испытал, показались ему сейчас какими-то ненастоящими и надуманными, как и стариковское гадание, которое он снова стал считать глупой тратой времени.

Через некоторое время, уже слегка продрогнув, он принял окончательное решение, что как только царевич Дмитрий взойдет на царство и на Руси появятся первые церкви истинной веры и ее первые служители, то для просветления душ этого варварского народа, пребывающего в удручающем невежестве, следует издать и тотчас ввести в школах переведенную на славянский язык книгу «Молот ведьм»[104]. А первым, кто отправится на костер, будет этот проклятый колдун.

Но не успел иезуит вдоволь помечтать о том, как славно будет поджариваться на угольях этот язычник, закостенелый, судя по всему, в своих еретических познаниях, как дверь избушки со скрипом отворилась и на крыльцо, пошатываясь, вышел усталый Синеус. Сурово глянув на приподнявшегося со своего места иезуита, он сказал тихо:

– Ай, и много людишек погубил ты в своей жизни, даже родителя не пожалел.

Иезуит оцепенел. Действительно, в юности, приметив, что его отец, старый резчик по дереву, куда-то регулярно уходит на всю ночь из дома, он прибежал к своему священнику и попросил изгнать из отца бесов, которым подвластен старик. Через неделю стражи инквизиции забрали беднягу из дома, а еще спустя месяц заживо сожгли на городской площади.

Таким образом просьба мальчика была удовлетворена, ибо всем известно, что в трупы дьявол не вселяется, а сам юный Бенедикто был определен за свое усердие и набожность в колледж иезуитов для дальнейшего совершенствования похвальных душевных качеств. Но откуда об этом узнал проклятый колдун? Неужто он и вправду?.. Да нет, не может быть. А если…

Размышления иезуита прервал Синеус. Тихо, склонившись почти к самому лицу иезуита, он спросил:

– Так что, сказывать остатнее, али так поверишь? Небось, и сам помнишь костер на площади и крики несчастного? Или о других кострах, кои по твоей указке запалили темные людишки? – Покачав печально головой и уже повернувшись, чтобы пойти назад в избушку, не глядя на ошалевшего от услышанного иезуита, он глухо закончил:

– Дмитрия с Ивашкой пущай один Митрич привезет, али еще кто иной, токмо чтоб тебя не было. Страшен ты уж очень, красный весь… от крови людской, – и с этими словами старик скрылся в избе.

«На костер», – окончательно утвердился в своем решении Рейтман, а тем временем Синеус, участь которого уже была решена иезуитом, в полном изнеможении облокотился о дверной косяк, не желая идти в страшный темный угол своей избушки.

Он не набивал себе цену, когда так упорно отказывался гадать для иноземца и заглянуть по его просьбе в будущее, но уж очень высокой была плата за эту услугу: Дмитрий, а главное, Ивашка, к которому старик привязался всем сердцем, хоть и был тот у Синеуса совсем недолго.