Книга Злые куклы - Елена Юрская

— Уймись, — теперь уже почти прошипел Кирилл. — Нам что, с тещей по стаканчику выпить нельзя?

— Но этого не может быть, — проскулила Ляля, обнимая маму за ноги. — Ну пожалуйста, ну скажи, что я дура, — запричитала она. — Скажи, что мне показалось. Иначе мне придется, мне придется… Мне придется кого-то из вас убить…

Кирилл вздрогнул и замер. Глебов спустил в туалете воду и, шумно дернув замочек, вбежал на кухню.

— Что тут опять происходит? — Брезгливо поморщившись, он обошел Кирилла и осторожно поставил Лялю в вертикальное положение. — Почему она опять плачет? — Грозный вопрос относился к зятю. Тот махнул рукой и убежал на свою территорию. Под замок «спальни молодых». Препятствие условное, но все лучше, чем вот так, в открытом бою…

— Они… тут… пили… — всхлипнула Ляля, обнимая отца за шею. — Вчера…

— Дрянь, — констатировал Глебов, осторожно, медленно сглатывая комок, вдруг поднявшийся к самому горлу. — Дрянь — оба. Ничего, дочь. Ничего. Не волнуйся. Я ее в ЛТП упеку.

— Тебе нельзя, — мрачно отозвалась мама. — Тебе нельзя иметь жену с плохими моральными показателями. Алкоголик — не друг партийцу.

— Выйди вон. — Глебов отстранил от себя дочь и слегка подтолкнул ее к двери. — Лучше — на улицу. Когда ты вернешься, здесь будет город-сад. Даю слово. Ну…

«Боже, какая я дура», — вдруг опомнилась, словно проснулась, Ляля. Она же его дразнит. Его, папашу Глебова. Специально. Ищет возможности, поводы, случаи. Кирилл — просто удочка, на которую обязательно должен был клюнуть отец. Мама просто привлекает к себе внимание. Ей плохо. Точно, точно. Она не может смириться с ролью бабушки. Она думает, что ее теперь все забудут и бросят. Бедная мама.

Ляля накинула плащ прямо на ночную рубашку и спустилась вниз по лестнице. В скромное жилище свекрови, которое воняло скипидаром, хлоркой и дегтем.

— Марья Павловна, это я! — Ляля толкнула обычно не запертую дверь и наткнулась на Афину. — Ты? — Лялечка подобрала животик и удивилась, откуда вдруг взялись силы на такую клокочущую злобу. Пять минут назад она тряпкой-промокашкой покидала родительский дом, и вдруг… — Ты? К бабушке Маше? — Полные губы искривились в усмешке.

— Я, — спокойно сказала Афина. — И что?

— А ничего, пошла вон. — Ляля посторонилась и пропустила Афину к двери.

— Даже так? — Старая подруга совсем не обиделась, она будто зажглась изнури и бросила бикфордов шнур прямо к ногам Ляли. — Ну что же, не хотела тебя расстраивать, но… Видишь ли, Кирилл мне по-прежнему дорог… И я не могла не отреагировать на изменения в его поведении. Многие нюансы…

— Не пойму, ты теперь спишь с филологом или с партайгеноссе? — ухмыльнулась Ляля.

— Это мое личное дело. — Афина легко вздохнула и добавила: — А вот Кирилл связался с Жанной. А Жанна — с кружком новой молодежи, которая желает, чтобы все жили по какому-то там закону. И как тебе это? Ты поняла меня, детка? Твой Кирилл снова спит с Жанной.

— Ой, девочки. — Из спальни вынырнула напряженная Марья Павловна, которая, разумеется, подслушивала, но до поры не желала становиться участником тяжелого разговора. — Ой, девочки, ну что же вы стоите-то в дверях. Афиночка, посиди еще. — Вдруг голос из сладкого, приторного, стал скрипучим и строгим. — Раз уж ты, Ляля, знаешь, то давайте вместе разберемся, что нам делать. Как спасать мальчика.

— Я спешу, — сухо бросила Афина. — В конце концов, не я его жена. Не я. Особо подчеркиваю.

— Останься, — одними губами прошептала Ляля. — Останься, Афина, надо…

Ляля покачнулась. Тронула рукой синюю крашеную стену и замерла. В обморок она не упала. Ей нужен ясный и трезвый ум. Только здоровое материнство. А с Жанной Кирилл не спал. Ни тогда, ни сейчас. И в этом было дело. Запретный плод, женская чистота, неприступность, что там еще? А, вот — девственность, невинность… Потеряв возможность открывать новые земли, мужчины нашего времени увлеклись другой, не менее интересной игрой — растлением юных девиц. Кирилл не был исключением, он всегда серьезно относился к спорту, а это спорт — найти и соблазнить девственницу. Надо было подумать об этом раньше. Надо было уложить их с Жанной в коечку, а потом он забыл бы о ней, как забыл об Афине и о многих других…

Три девицы сели под окном, за стол, обтянутый веселенькой клеенкой, местами утратившей свой первоначальный цвет. В кухоньке было чисто, стерильно чисто. И очень просто. Простота эта граничила с нищетой. Это задевало Лялю. С первого дня Лялиной беременности Глебов стал активно поддерживать будущую бабушку Машу. Он привозил сватье деньги, продукты, кое-какую мебель, плитку, обои, духи. В общем, все, что могло улучшить и изменить жизнь Марьи Павловны. Но та как будто не замечала своих новых возможностей. Сдержанно благодарила, складывала товар и жила по своим собственным, прежним правилам. «Нищая, но гордая», — всякий раз, возвращаясь от Марьи Павловны, отмечала Лялина мама.

— Что скажешь, Лариса Викторовна? — Марья положила сухую породистую ладонь на плечо невестки. — Ты понимаешь, что теперь будет?

— Ничего, он просто связался с людьми, которые хотят предать нашу страну. Они хотят, чтобы нас поработили американцы. Чтобы каждый мог стать, кем он хочет стать, даже проституткой. Ты понимаешь, что это за люди, с которыми якшается Кирилл? — Афина смотрела на Лялю насмешливо.

— Со всеми он спит? — очнулась Ляля.

— Да она тебе о Родине, детка, — жалостливо вздохнула Марья Павловна. — О Родине, а ты о чем?

А что с ней станется, с Родиной-то? Стояла и стоять будет… Родина… Видала она ее — эти желтые фонари на Шота Руставели в Тбилиси, этот голодный, но гордый Горький, эту старинную татарскую Казань, эту смешную и очень несоветскую Одессу. Большая страна, где люди ничего не знают о гамбургерах, Голливуде и Коко Шанель. Но Кирилл — не Родина. Он — кобель. Обычный, нормальный кобель.

— Его могут посадить в тюрьму. А твоего папу — выгнать с работы, — предупредила Афина.

— А Жанну? — спросила Ляля.

— Ну и Жанну, только в женскую.

— И там, в Сибири, они встретятся и заживут на поселении в маленькой деревушке на берегу реки.

— И поженятся, как Ленин и Крупская, — усмехнулась Афина.

— Прекратить! — Марья Павловна пристукнула ладонью по столу и нахмурила брови. — Прекратить немедленно. Ничего святого. Бесстыдницы.

— Интересное дело. — Афина прошлась по квартире и, обнаружив свою сумку на вешалке, вернулась с сигаретой во рту. — Ничего, если я покурю? Интересное дело, говорю, очень интересное дело, Марья Павловна… Почему мы-то бесстыдницы, когда ваш сын связался с преступным элементом? Да еще и трахает его…

— Что делает? — Щеки будущей бабушки вспыхнули наивным розовым румянцем.

— Пилится, перепихивается, непонятно? — Афина сделала многозначительную паузу и ввернула слово, которое было известно всему советскому населению с раннего детства. Лаконично, понятно и недвусмысленно.