Книга Злые куклы - Елена Юрская

— Ты все правильно говоришь, ты все правильно делаешь. Но почему ты считаешь, что… Ляля, я — твоя мама…

Да, она была ее мамой, но дышать с ней одним воздухом было совершенно невозможно. Ляля резко отстранилась и согнулась над пустой хрустальной вазой. Ковры и паркет она решила пожалеть. Ковры на кухне — предмет особой гордости Кирилла. Глупого Кирилла.

— Напрасно ты, Ляля. Напрасно, — монотонно сказала мама. — Он тебя не любит. И не такой уж он глупый. Не дурак.

— Я рада, что он тебе нравится, — огрызнулась Ляля, раздумывая, мыть ли ей посуду или дождаться прихода домработницы.

— Ты — моя хорошая. Ты — моя девочка. Ты — моя, ты — вся моя. — Мама не отрываясь смотрела в окно. Она с нетерпением ждала машину, которая забирала Глебова в управление. После этого для нее начиналась жизнь.

— Можно, я не буду тебя слушать? — спросила Ляля.

— Ты играешь в опасную игру. — Мама резко обернулась и посмотрела на Лялю ясным пронзительным взглядом. — Два и два всегда было четыре. Это невозможно сохранить в тайне.

— Мы переедем, — подытожила Ляля. — Теперь уж точно. Я не хочу слушать тебя каждый день. Не могу. Не хочу. — На глаза навернулись слезы.

— Я сказала это в первый раз. Просто ты сама все время думаешь об этом. — Взгляд мамы стал жестче и холоднее. Лучше бы она пила.

— Доброе утро! — В дверном проеме появился взлохмаченный и еще не одетый в костюм, а оттого беззащитный Глебов. — Привет, девочки. А что, царь еще спит?

— Папа, я не могу больше жить с вами! — истерично вскрикнула Ляля. — Вы меня мучаете! Так нельзя.

— Ну ладно, ну чего ты… Просто я в его годы…

— Полком командовал, — хихикнула мама. — Твоя партийная кличка, часом, не Гайдар?

— В партии давно нет кличек, — сухо обронил Виктор Федорович.

— Угу, только ордена и медали. Оставь девочку в покое. Пусть живет с кем хочет.

— Нет, позволь, это ты начала. Она же плакала, я же вижу. Это ты ее довела, а на меня сваливаешь.

— Конечно, я всю жизнь на тебя что-то сваливаю. Ты меня еще обвини в том, что я плохая мать. Зато ты вот идеальный отец, кобель первостатейный!

— Я? — возмутился Глебов.

— Папа, — безнадежно прошептала Ляля и махнула рукой. Обычный день, обычный скандал. Плюс консервированные крабы, икра и свежая толстая «Докторская» колбаса.

Родители разом замолчали и переглянулись. Чайник, подаренный Глебову на юбилей, отчаянно запыхтел и выплюнул на плиту свисток. Стало тихо. Так тихо, что слышно было, как в коридоре задребезжал телефон и сонный голос Кирилла, снявшего трубку, ответил воркующе и томно. Утро, надо жить. Ляля тронула свой живот и заткнула уши. Она не хотела ничего слышать. Не слушать! С утра пораньше Кириллу мог позвонить кто угодно — секретарь из деканата: «Ты же не хочешь, чтобы я остался неучем?», врач из военкомата: «Ты же не хочешь, чтобы меня забрали в армию?», тренер, наконец: «Должно же быть у меня что-то, кроме твоей придурковатой семьи».

Слышали бы его родители. Придурковатая семья! Это говорит он, сын какой-то нищей тетки, всю жизнь передвигавшей книги и мусорные баки. Ужас. Но Ляля блаженно и тупо улыбалась. Она была рада и ему, и своей жизни, и тому, что рядом с Кириллом она «опростилась», стала похожа на всех замотанных и влюбленных жен Союза. Папе Глебову трудно было понять ее желание «слиться с бодрой массой служащих». Мама?.. Мама была или пьяной, или вот как сегодня — проницательной. Ну и что.

У мужа Кирилла были теплые руки, губы большой ласковой лошади и гибкое упругое тело, которое он постоянно совершенствовал, потому что ничего другого делать не умел. Впрочем, умел. Ляля сладко зажмурилась и снова тихо-тихо улыбнулась. Рядом с Кириллом у нее была жизнь, наполненная настоящим чувством, наполненная страданиями и победами. Афина, Жанна, Даша — все они болтались на ее, на их орбите. И зарились, и облизывались, и завидовали. Они все метили на ее место, на место рядом с Кириллом.

— Ты с кем там? — выкрикнула Ляля, чтобы предупредить гнев отца.

— С мамой, — мгновенно отозвался Кирилл и положил трубку на рычаг. — Кормить будут?

— Дармоед, — прошипел Глебов и закрылся в ванной. Мама, увидав за окном знакомую машину, блаженно вытянула ноги и расслабилась.

— Неплохо посидели, — вдруг подмигнул ей Кирилл. И в душу Ляли закралось нехорошее смутное подозрение. Она посмотрела на мать и увидела миловидную незнакомую худощавую женщину. Которой от силы можно было дать тридцать лет. Конечно, старость. Но тридцать, а не сорок пять. И это при ее нездоровом образе жизни, пропитой печени, желтых зубах… Тридцать, не больше. Неужели? Кирилл поиграл мускулами и тронул тещу за руку:

— Вы сегодня во сколько с работы?

— Не знаю, — устало, нарочито сухо сказала она. — Не знаю, милый.

«Милый». Она говорила так водителю, официанту, парикмахеру, зубному врачу, она говорила так даже сапожнику. Милый. Но сейчас в этом слове было другое. Что-то нехорошее, что-то опасное. Ляля нахмурила брови и почувствовала, что ее снова вот-вот стошнит.

— Мама? — Ляля резко отодвинула Кирилла и загородила мать собой. — Мама? — зачем-то еще раз произнесла она.

Ляле было тошно. До одури тошно. Такие мерзкие, ужасные мысли. Такая гадость! Ей почудился отвратительный запах. Вялый запах опасности и отчетливый, кислый, перебродивший — греха.

— Так значит, он меня не любит? — Ляля подошла к матери вплотную и чужим, механическим движением тронула ее длинные, бритые лезвием «Нева» ноги. — А папе сказать? Папа, — отчаянно прошептала Ляля. — Что же это…

— Ну ты, мать, даешь! — Кирилл вальяжно потянулся и расправил плечи. — Когда муж такой красавец, оно, конечно… всякие глупости в голову лезут. Но чтобы такие… — Он ущипнул Лялю за грудь и по-хозяйски похлопал по спине. — Ну, ты даешь. Что за извращенные фантазии? — И он снова, уже в третий раз за утро подмигнул матери.

Та не шевелилась. Напротив, она прикрыла глаза и, выказывая благородное презрение, играла скулами бледного худого лица. Оба они явно переигрывали. Вернее, играли разные партии. С разной степенью убедительности. Все это было фальшиво — так ощущала Ляля. Вчера Кирилл с матерью допоздна сидели на кухне. Ночью, когда Ляля пробегала мимо кухни в туалет, они там смеялись. Шептались и смеялись. Тогда это почему-то ее порадовало. А теперь вот вышло так, что… Что ни в сказке сказать, ни пером описать. И что нужно делать? Что вообще делают в такой ситуации? Решают, с кем оставаться? Бегут жаловаться в местком? Подают на развод? И в графе «причина» пишут: «нутром чую, что-то здесь не так».

— Мама, — снова тихо сказала Ляля.

— Уймись, — выдавила из себя та, не открывая глаз.

— Уймись. Правда, сейчас папаша из туалета выйдут и наведут тебе ясность, — строго сказал Кирилл.

Он уже имел опыт столкновения с папашей Глебовым. Пару месяцев назад, когда все узналось, когда Ляля точно поняла, что она теперь называется красивым словом «гравида», Кирилл со счастья запил, потом пришел домой с дорогим запахом духов и без носков. Папаша Глебов встретил его на лестничной площадке и приложил отеческую руку к челюсти. Товарный вид Кирилла был изрядно испорчен, но мир в семье — восстановлен. Версия стычки с местными хулиганами была принята Лялей как единственно правильная.