Книга Я, ты, он, она и другие извращенцы - Джесси Беринг

А теперь давайте посмотрим, что происходит, когда совершенно гетеросексуальный мужчина (“Кинси-0” по шкале от 0 до 6) воображает секс с мужчиной. В 1979 году психологи Дональд Мошер и Кевин О’Грейди провели эксперимент. Гетеросексуальным студентам колледжа показывали гей-порно и просили представить себя на месте одного из актеров: “[Испытайте] эмоции, как если бы вы на самом деле занимались сексом”. Как вы можете догадаться, результатом было – отвращение, злость, стыд, презрение и общее согласие с предложенными вариантами ответов:

Никогда не мог понять, зачем трахать мужика в задницу, когда можно заниматься сексом с женщиной.

В наши дни стало невозможно зайти в общественный туалет. Обязательно кто-нибудь будет пялиться на твой член или покажет тебе свой стояк.

Я лучше умру, чем буду педиком.

Педика всегда можно узнать по шмоткам[105].

К счастью и для моды, и для гомосексуалов, 70-е годы позади. Однако, несмотря на перемены, мозг современных восемнадцати-девятнадцатилетних работает примерно так же, как в 1979 году – и как тысячелетия назад. Естественный отбор идет невероятно медленно, гораздо медленнее, чем человечество накапливает знания. Это ключевой пункт в контексте настоящего обсуждения, поскольку до тех пор, пока у нас как у биологического вида не разовьется совершенно новый мозг, любой моральный прогресс в области сексуального разнообразия зависит исключительно от нашей способности пользоваться знаниями в противовес предрассудкам.

В современном мире, где наши жизни сводятся лишь к букве в аббревиатуре (ЛГБТК[106]– или какие еще прибавятся буквы), стало как никогда важно прекратить перетягивание каната между нашими врожденными суждениями и способностью критически мыслить. Когда людей подразделяют на столько сексуальных “видов” (и подвидов), негативные стереотипы покрывают их, как паразитирующие водоросли. Если не бороться с их распространением, станет невозможно разглядеть сквозь них конкретного человека. Именно так все и начиналось. Негативные стереотипы укрепляют иммунитет к моральной логике, поскольку у них бесспорный козырь адаптивности. Наш мозг систематически собирает и обобщает всю возможную отрицательную информацию о самых заметных социально-демографических группах в нашем окружении. Поскольку познакомиться со всеми членами группы невозможно, обрывки информации выбираются из крайне ограниченного набора. Но это не мешает нашему предвзятому мозгу автоматически и подсознательно, а иногда и вопреки нашим убеждениям, приписывать негативные черты всем представителям группы.

Вспомните бездомного в метро. Какое из предположений было безопаснее? (И прежде, чем вы дадите ответ, вспомните, что вы под землей, в замкнутом пространстве, и сбежать в случае конфликта некуда.) Вы решили, что у бездомного проблемы с психикой и он непредсказуем – или что мужчина с проседью в дорогом костюме сделал нечто ужасное и спровоцировал агрессию? Самое замечательное здесь то, что хотя ваш негативный стереотип – бездомные психически неуравновешенны – в данной ситуации и оказался неверным, он все же “верен” в том чуждом морали смысле, что заставил вас перестраховаться ради собственных эгоистичных генов. (Теперь вы улыбаетесь бомжеватому рыцарю, но если бы та женщина не закричала, вы до сих пор пытались бы избежать его взгляда.) В главе 1 я упоминал, что эта перестраховочная функция стереотипов помогала нашим предкам мгновенно принимать наилучшие решения при наличии ограниченной социальной информации. Но та же функция сделала из нас предвзятых ханжей. Обладая механизмом понимания чужого сознания и предрассудками, мы просто ожидаем от незнакомцев худшего.

Когда мы прибегаем к стереотипизации людей по признаку сексуальности (“лесбиянка”, “трансвестит”, “педофил”, “эксгибиционист”, “мазохист” и так далее), мы уже не видим человека. Причина, почему информация о скрываемой сексуальности затмевает все, что мы знаем об этом человеке, становится ясна в контексте эволюционной теории. В основе, конечно, лежит адаптивное поведение, направленное на увеличение шансов на размножение, и трудно представить стратегически более важную информацию о человеке, чем природа его (ее) сексуальных желаний. Если я вам расскажу, что вчера на ужин ел таиландскую лапшу с курицей, вряд ли этот факт будет вам интересен, разве только в том смысле, что вы узнаете, что я не любитель экспериментов. Но если я скажу, что вчера в туалете ресторана я наконец потерял гетеросексуальную девственность благодаря потрясающе красивой и (учитывая обстановку) невероятно терпеливой таиландской официантке, вы навострите уши. (И не забывайте, чему вас учила мама: “Слишком хорошо, чтобы быть правдой…” Если только мне не пересадят чужой мозг – и тогда я уже не буду самим собой, – боюсь, моему пенису вряд ли суждено когда-либо очутиться во влагалище.)

Люди не властны над своей сексуальной ориентацией, но мы не контролируем и мозг, который эволюционно изменился так, чтобы обращать особое внимание и систематически собирать информацию о сексуальности других. С точки зрения эволюции это очень ценное знание. Так что позвольте мне признаться, что тогда случилось в ресторане. Таиландская официантка – на самом деле женатый мужчина, сидевший с женой за соседним столиком. Он целый час строил мне глазки, после чего мы провели несколько страстных минут в туалетной кабинке. О, а я опять вас обманул! Но заметьте, как эта история задела вас. Вероятно, у вас в голове промелькнуло, например: “А жена того мужчины в курсе?” или “Где все это время был Хуан?” Важнее всего то, что хотя мы не можем повернуть естественный отбор вспять и перепрограммировать социальное познание так, чтобы нас не интересовали желания и поведение других, мы, тем не менее, способны решить, как использовать информацию и относиться к человеку, ставшему беззащитным из-за того, что мы обладаем этим знанием о нем. Как и в случае борьбы с алкоголизмом, первый шаг преодоления сексуального ханжества – это признание того, что мы ханжи.

Работая над книгой, я изучил много клинических случаев, и одна история кажется мне особенно трогательной. Это автобиографическое повествование, опубликованное в 1957 году в ежеквартальном журнале “Психиатрический вестник” (Psychiatric Quarterly). Письмо подписано “Бутс” (вполне уместно, учитывая, что у автора был фетиш – резиновые сапоги, мужские и мальчиковые) и адресовано редактору. Автор письма выразительно описывал эротическую фиксацию на резиновых сапогах и трудности, вызванные необходимостью всю жизнь скрывать эту “мученическую ношу” от окружающих[107]. Но история Бутса – это и ода преобразующей силе человеческой дружбы. Автор-фетишист понимал, что если о его обожаемых сапогах узнают окружающие, общество увидит в нем лишь извращенца. Перспектива навсегда утратить свою более многогранную социальную идентификацию в случае, если он поведает окружающим о своих сексуальных предпочтениях, вызывала у него сильную тревогу. Бутс был достаточно умен. “Фетишисты могут сходить с ума по своим фетишам, – пишет он, – и быть за рамками этого непреодолимого наваждения во всех смыслах столь же разумными и здравомыслящими, как президент США” (это было задолго до восхождения звезды Джорджа У. Буша). Однажды Бутс отправился на поиски старых сапог (он притворялся коллекционером или старьевщиком) и случайно подружился с одним человеком – он многократно называет его “настоящим другом”: “Нормальные не в состоянии… полностью понять какие-либо странные, необычные чувства, абсолютно чуждые их природе… Однако все же существуют люди, обладающие редким даром глубокого понимания, и они чувствуют скрываемые многими тайные печали”. Бутс посвящает несколько страниц описанию добродетелей нового товарища, имя которого он не называет, но указывает, что тот – “нормальный женатый гетеросексуальный мужчина, бизнесмен”: