Книга Битвы по средам - Гэри Шмидт

— Я бы задавил убийцу. Сел бы за руль «форда» и задавил.

— А если без крайностей?

— Ну, стал бы искать, кому можно доверять. Обсудить-то надо.

Она кивнула.

— Перечитайте пьесу, мистер Вудвуд.

На следующий день сирена в Камильской средней школе взвыла сразу после большой перемены. Видимо, Леонид Брежнев не отступился от своих преступных замыслов.

Мы снова залезли под парты и закрыли головы руками. Никаких разговоров! Абсолютная тишина! Дышать тихо и глубоко!

— Глупость какая, — пробормотал Данни.

— Прекратите разговоры! — потребовала миссис Бейкер.

— Но у меня вопрос! — настаивал Данни.

— После отбоя воздушной тревоги.

— Вопрос про тревогу!

Миссис Бейкер вздохнула.

— Ну, мистер Запфер? В чём дело?

— А вам не опасно так стоять? Может, вам тоже под стол залезть?

— Спасибо за заботу. Я сознаю, что иду на риск.

— А если и вправду бомба? Прямо на школу? Прямо сейчас?

— Тогда мы сегодня больше не сможем рисовать схемы сложноподчинённых предложений.

— Хорошо бы… — прошептал Данни себе под нос.

Данни, конечно, зря задирался, но на самом деле он просто нервничает. Неотвратимо приближается его бар-мицва, и он боится её куда больше, чем атомной бомбы. Дёрганый весь ходит и огрызается, если я пытаюсь его успокоить.

— Послушай, — как-то раз сказал я, — ты же целый год зубрил иврит.

— Не год, а годы, — поправил он.

— Значит, ты готов! Что там страшного?

— Что страшного? Да всё! Всё подряд! Только представь: рядом стоит раввин и ещё куча родственников, все на тебя пялятся — родители, бабушки-дедушки, тёти-дяди, братья двоюродные, сёстры троюродные, седьмая вода на киселе! Я некоторых за всю жизнь в глаза не видел! Привезут даже двух двоюродных бабушек, которые иммигрировали из Польши в девятьсот тринадцатом году, и деда, который сбежал от русского царя. Нет, ты представь: все смотрят тебе в рот, умиляются, плачут, а сами только и ждут, чтобы ты ошибся. Ошибёшься, они хором подскажут верное слово, но посмотрят на тебя так, словно ты — позор семьи и в синагоге тебе не место. Что страшного, что страшного…

— Слушай, а влезь там под парту, а? — предложил я. — И дыши тихо и глубоко. Вдруг пронесёт?

— Ага, сейчас тебе в нос жвачку засуну — точно пронесёт.

Но мы с Мирил и Мей-Тай решили, что без жвачки в носу мы как-нибудь обойдёмся, а Данни и правда надо помочь. Поэтому большую перемену мы теперь проводим, слушая, как Данни читает наизусть текст — тот, что ему предстоит читать на церемонии. Мы слушаем, хотя не понимаем ни единого слова. Даже не знаем, правильно он их произносит или нет.

Каждый день к концу большой перемены Данни мечтает сбежать в Калифорнию.

— Я больше не могу, — говорит он.

— Можешь, — отвечаем мы.

— Я не хочу! — говорит он.

— Хочешь! — отвечаем мы.

— Мне на эту бар-мицву наплевать, — говорит он.

— Не наплевать, — говорим мы.

Всё это похоже на спектакль, а я, как вы помните, в спектаклях толк знаю.

Длится эта история уже много дней. Мы, можно сказать, втянулись. Но приходится отвлекаться на гражданскую оборону. Учения происходят ежедневно, и сирена завывает в самый неподходящий момент. Сидя под партами, Мирил и Мей-Тай тихонько напевают мелодию из нового фильма про короля Артура, мюзикла «Камелот», а миссис Бейкер ничуть не возражает, хотя по идее нам положено сидеть тихо. Данни продолжает репетировать на иврите, что совсем не просто, учитывая, что надо закрывать голову руками. Я же пуляюсь в него шариками из трубочки, а это, если одновременно закрывать голову руками, ещё труднее, чем говорить на иврите. Что до Дуга Свитека, он просто засыпает. А спит он очень слышно, всерьёз спит. Ну а потом расстраивается, сами понимаете. Заснуть на уроке — последнее дело, особенно если все вокруг слышат твой храп. Проснёшься — а над тобой все ржут. Не приведи Бог. Конечно, это не так унизительно, как жёлтые колготки с перьями на заднице. Но что-то в этом роде.

Очередная сирена завыла в среду днём, в середине месяца, когда «Янкиз» выбивали в среднем по ноль целых сто восемьдесят семь тысячных на игрока и болтались где-то на девятом месте, совсем как в прошлом году, а одноклассники разъехались по храмам. Такие знойные безветренные дни случаются в мае, чтобы напомнить, что впереди июль. Я послушно залез под парту и тут же ощутил, что воздух — тяжёлый и липкий и что я скоро вспотею. И вспотел. Ну за что такая несправедливость? Сижу тут один, а все остальные — кто в синагоге Бет-Эль, кто в соборе Святого Адальберта, где учебную тревогу никто не объявляет.

Похоже, миссис Бейкер, хоть и не залезла под стол, моё недовольство разделяла.

— Нелепо всё это, — сказала она. — Верно, мистер Вудвуд?

Я выглянул из-под парты. Но рук на затылке не разомкнул.

— Миссис Бейкер, — произнёс я, хотя по инструкции должен был молчать и дышать тихо и глубоко.

— Да?

— Вы могли бы не называть меня «мистер Вудвуд»? Я — Холлинг. А мистер Вудвуд — мой отец.

Миссис Бейкер присела рядом, на парту Данни Запфера.

— Ты всё ещё сердишься на него? За то, что подвёл в день открытия сезона?

— Уже нет. Просто я… я теперь не хочу быть таким, как он.

— Но у тебя с ним много общего. Мирил-Ли показала мне твой рисунок. Чудесный рисунок. Сразу видно, что ты — прирождённый архитектор.

— Может, и так.

— А кем быть и каким быть — тебе самому решать.

Я кивнул. Именно. Я хочу решать это сам.

— Боишься, что тебе не позволят? — продолжила миссис Бейкер. — Что всё решат за тебя, верно?

— Ага. А я хочу проверить, смогу ли… ополчась на море смут, сразить их противоборством.

— Это удаётся немногим. Даже Гамлет никак не мог решиться.

Снова завыла сирена, она укоряла нас за болтовню и требовала абсолютной тишины.

— Нет, всё-таки нелепо! — Миссис Бейкер рассердилась не на шутку. — Мы тут читаем Шекспира, третий акт «Гамлета», а нас заставляют прятаться под партой от атомной бомбы. Шестнадцатый раз подряд, я считала. Неужели, чтобы грамотно сидеть под партой, нужно шестнадцать репетиций?

Глаза у неё в этот момент стали квадратные, я точно видел.

И тут она внезапно приняла какое-то решение.

Вместо того чтобы ходить по рядам — как положено по инструкции, — она отправилась в раздевалку и стала там копаться. Ищет что-то? Неожиданно раздался грохот, звон, и весь класс мгновенно наполнился таким ароматом, точно Джон Сильвер и его шайка-лейка распили бутылку рома, причём не одну. Очень много.