Книга Слепой Орфей - Александр Мазин

Не переставая бормотать, ведьма запихнула ему в рот кусочек соленого кровоточащего мяса и тут же, приподняв голову отрока, влила в него горького травяного настоя. Малец наконец-то разглядел ее лицо. Нет, не старуха, но и не сказать, что молода. Не красивая и не уродливая. Непонятно какая, не похожая ни на одну из виденных Мальцом женщин.

От питья Малец опять «поплыл», зато ноги перестали болеть. Ведьма между тем встала над ним на четвереньки и тихонько заскулила. Мальцу казалось: она раскачивается вместе с полом и комнатой и только черные затененные глазницы – неподвижны.

Ведьма на четвереньках же начала пятиться. Отвисшие груди проволоклись по животу и ногам Мальца. Поскуливая и повизгивая, ведьма принялась вылизывать ему пах. Сердце отрока ударило, дважды подпрыгнуло и остановилось. Он перестал понимать: жив или умер. Чувствовал только ведьмин язык да то, как распирает изнутри.

Сердце не билось, но грудь и плечи будто раздались. Малец хотел спросить: что с ним? Но в горле заклокотало рычание. Невиданная мощь толкнула вверх. Малец вскочил… и тут же повалился на карачки. Стоять на ногах стало трудно. Тут отрок глянул на свои руки и ужаснулся. Толстые, как корни старого дерева. Жесткий бурый волос, густой, как мех, ладони – с медвежью лапу. Четырехпалые, с желтыми кривыми когтями. Но все же ладони, а не звериные лапы.

Впереди маячило-белело тело ведьмы. Она как-то уменьшилась, умалилась…

Ноги толкнулись сами и бросили грузное тело вперед. Когти рванули шкуру на полу. Ведьма обернулась, глянула снизу, из-под руки, и прижалась к полу. Лицо ее тоже стало меньше, испуганное.

В горле опять родилось рычание, и ведьма поспешно задрала зад.

Мохнатое могучее тело рванулось вперед, упало на ведьму сверху. Окостеневший член воткнулся с маху, как рогатина. Ведьма завизжала.

Внутри мохнатого тела бушующее пламя скрутилось до копийного жала и выплеснулось красным огнем в ведьмино нутро.

И могучий зверь сгинул. Мощь покинула отрока, он соскользнул со спины ведьмы и вытянулся на замаранной шкуре. А ведьма легла рядом, повернула к себе его голову, поцеловала мокрыми губами.

– Бурый,– прошептала она.– Ты – Бурый!

Отрок ощутил наполнившее всю его сущность тепло и радость. Могутное имя. Его.

– Быть те сильным и страшным, Бурый! – Ведьма прижималась к нему, ластилась.– Не забудь меня, Бурый!

– Нет,– хрипло сказал он.– Не забуду, не бойся.

Ведьма вскрикнула радостно, захохотала, набросилась, затормошила, разожгла и соединилась с ним уже в человечьем облике. Вышло совсем не так, как прежде. Но хорошо.

А ведьма баловала его, кормила, поила, плясала для него, не хромая уж, и нога без лубков.

И отрок, нет, не отрок уж – Бурый, дивился, куда делась ее колченогость. И не боялся более, потому что понял свою силу.

– Где ж хромота твоя? – спросил.

– Нету, избавитель! – Ведьма захихикала, завертелась, а потом зажгла еще целых три свечи. Чтобы увидел Бурый, как помолодела она, и порадовался. И он порадовался, не зная еще, что взяла ведьма его юность. Себе взяла. Но когда узнал он – не обиделся. Потому что сам теперь брал у других. Научился.

Утром ведьма вывела его к Дедке.

Маленьким показался ему ведун. Много меньшим, чем ране.

А Дедко ухмыльнулся широко.

– Ну? – спросил.

– Бурый! – сказала ведьма.– Бурый он! Чуешь, старый?

– Ох, чую! – Дедко прикрыл ладонью глаза и попятился.

Но то был притворный страх. Не скоро еще сравняется с ним ученик. А когда сравняется, Дедки уж в сем мире не будет. Так установлено.

Ели в огроменном зале, где Бурый давеча печь топил. Отрок сидел за длинным столом, в центре. Справа – Дедко, слева – хозяйка. Да та не столь ела, сколь прислуживала. Подкладывала Бурому, подливала, вилась вкруг него ужицей.

– Пей, любезный, ешь, любезный…

И он наворачивал. Добра еда, а питье – и того лучше.

– И как ты, мать, зелье духмянишь? – спрашивал по третьему разу Дедко.– Чиста июльска роса!

– А то! – Хозяйка расплывалась улыбкой.– Мне лешай тутошний сам корешочки-травки тягает, а уж варить-дарить за сто лет научилась. Хошь, такое зелье сделаю, старый, что юнаком обернешься? Али такое, что козлом толсторогим заделаешься, ась?

Дедко захихикал.

– Не,– сказал,– молодым мне навроде ни к чему. А уж козлом, так тут твое зелье против меня слабо!

– Спробуем? – сощурилась ведьма.– Я теперича молоденька, надоть третьего кобеля завесть!

Дедко отставил чару, запустил персты в нечесану бороду, тоже сощурился… и сложив из изуродованной руки кукиш, наставил на хозяйку.

– Нутко, мать, зачинай плясать! Подолом крутить, меня веселить! – пропел он высоким голосом. И застучал правой рукой по черным доскам, так же припевая:

Ой-хо! Ой-хохо!

Скачет милка высоко!

Высоко-высоко!

Милка черноока!

Личко красное!

Губки ласковые!

И к изумлению ученика, ведьма принялась кружить да подпрыгивать на месте пьяным тетеревом. А лицо ее стало злое-презлое. Дедко же поколачивал по столу шибко и весело да подпевал:

Ой-хо! Ой-хохо!

Скачет милка высоко,

Легки ножки пляшут,

Нету милки краше!

Наконец ведьма изловчилась совладать с руками-ногами да сотворить противные чары. Пыхтя и отдуваясь, она плюхнулась в деревянное креслице и злобно плюнула в сторону обидчика. Не достала.

– А ты мне подначки не кидай! – ухмыльнулся ведун.– Я те не мужик черный.

– Сподтишка меня достал! – обидчиво прохрипела ведьма.– Другой раз ужо поплачешь!

– И другой раз, и третий! – Дедко захихикал.– Ладноть, чё нам с тобой рядиться, праздник губить? Пошутил я. Посчитаемся, не серчай!

– Ыть тебя, старый! – Хозяйка махнула рукой.– Посчитаемся! Уймись! За него от,– кивок на Бурого,– все долги с тебя вон!

Встала, обняла голову отрока, проворковала на ушко:

– Пусть энтого Дедку лиховина пожрет, брось его! Останься со мной! Нежить тя, холить да ласкать буду, как никто!

– Чё, шепчет с ней жить? – поинтересовался Дедко.– Ты ее слушай-слушай, так бестолком и помрешь. Да я ить тебя и не оставлю! – Встал, поклонился: – Благодарю, мать, за угощенье да наученье. Время – в дорогу, к своему порогу. Пойдем, малый! – и вышел.

Бурый встал. Ведьма фыркнула, обняла его, прижалась мяконько:

– Приходи ко мне, слышь, приходи! Как надумаешь, только в лес выдь да меня вспомни. И ступай, куда ноги ведут. Без дороги ко мне и придешь.

– Малый! – донеслось уже со двора.– Сколь тебя ждать!