Книга Теневой дозор - Аркадий Шушпанов

Дрееру, однако, в этой молчаливой тираде важно лишь одно слово.

«Ганса?»

«Меня называли раньше Ганс Трубадур», – звучит в голове другой, уже хорошо знакомый голос.

Крысолов выходит из-за ширмы. Вид у него по-прежнему нахальный, но уже несколько помятый. Удар «Молота» Игоря Теплова даром не прошел.

Кричаще-пестрый наряд Флейтиста, который смотрелся таким вызывающим на городских улицах, в этих стенах выглядит строгим и сдержанным.

Дмитрий разворачивается к противнику.

«Не пытайся, – говорит Крысолов. – Поединок все равно мой. У нас много, очень много свидетелей. Целая сотня и даже больше».

«Кто эти свидетели?» – Дреер осторожно приближается к Флейтисту.

Если тот сумел предугадать «Атор», то прочтет скорее всего любое заклинание. Однако чем опытнее Иной, тем больше он полагается на Силу… и тем меньше ожидает всех остальных неприятностей. Так наставлял дон Рауль. Вот почему Инквизиторам не устают приводить примеры, что порой и Высшие маги терпели поражение, получив банальный удар тяжелым предметом по голове.

Убить Крысолова не выйдет, но можно неожиданным выпадом перебить гортань – и тот не сможет произносить заклинания. Если у них всех воссоздается человеческая физиология, этим надо хотя бы воспользоваться.

«Когда-то меня учили в церковной школе, что свидетель и мученик – одно слово», – отвечает Крысолов. Словесник мгновенно вспоминает два преподаваемых на курсах мертвых языка. Все верно, в древнегреческом именно так.

Дреера осеняет страшная догадка. Преступников тянет на место их преступления. А этот Флейтист – один из первых серийных убийц в истории. Он же ненормален! А что, если он веками похищал соответствующих его больному замыслу Темных детей, чтобы воссоздать старый Гамельн со всеми жертвами? Промывает им сознание, стирает память, и дети уже не понимают, в каком веке и в каком мире они живут.

Но при чем здесь тогда старая индийская ведьма? Где, как они сошлись?

«А кто их мучил, не ты ли?» – спрашивает Дреер Крысолова.

Тот не торопясь устраивается на низком… то ли стуле, то ли табурете без спинки. Вытягивает вперед одну ногу, подворачивает другую. Шевелит острым носком башмака.

«Я хотел, чтобы моя флейта звучала как гармония самой жизни, – говорит Крысолов. – Я научился брать Силу, играя на инструменте и не ввергая людей в бесчинства, как делают это многие другие дети Тьмы…»

«Гуманно!» – не выдерживает Дреер.

Крысолов продолжает как ни в чем не бывало.

«Силы, которую я мог взять, недоставало для настоящей мелодии. Такой, чтобы повелевала всеми сердцами без исключения…»

Да ты, дорогой мой, не только Крысолов, но еще и Парфюмер, думает словесник, не закрывая мыслей. Закрыть их от Высшего он не смог бы все равно. Тем не менее Флейтист не в состоянии оценить сарказма. Он ушел в Сумрак за шестьсот лет до того, как Зюскинд написал свой роман.

«Тогда я сделал то, что тебе отлично известно, раз ты назвал меня Темным Флейтистом Гамельна. Это была глупость, но из разряда тех глупостей, которые открываются тебе, лишь будучи совершенными. Мы достигли всего лишь четвертого слоя, когда стало ясно, что дальше мне не хватит сил, даже если я выпью каждого отрока до дна. Я вовсе не хотел их смерти. Просто великая цель требует и великой платы, но здесь все оказалось уплаченным вперед без всякого толка. Второй раз подряд я оказался одураченным, и оба раза – в Гамельне, только первый раз виноватым был магистрат, а теперь уже мое невежество. Я понял, что сто тридцать детей погибнут напрасно, но уже не мог повернуть назад. Ты должен знать об этом, Инквизитор».

Конечно, Дмитрий знал. Это как погружение на морскую глубину. Человека без способностей Иного, искусственно затянутого на первый слой, просто вытолкнет обратно в реальность, лиши его магических уз. Именно так поступают вампиры, обескровливая жертву в Сумраке и выбрасывая назад в мир, словно опустошенный пакет из-под молока – в мусорное ведро. Но чем дальше в Сумрак, тем больше давит спуд других слоев. Ты как Атлант, который может выдержать на плечах мир, но всего лишь один, а не два, три или пять миров. Погруженный даже на второй слой обычный человек уже не «всплывет» самостоятельно. Он навсегда останется среди теней, и Сумрак растворит тело без остатка.

«Что ты с ними сделал?»

«Лучше спроси, что я сделал с самим собой. Когда я начинал свой поход, то хотел стать вровень с Великим Мерлином, о котором слышал от своего наставника. И наставник был Великим, но с Мерлином ему не сравниться».

«Зато ты сравнялся с ним в другом. Мерлин отправил детей на смерть и тоже думал, что великая цель это оправдает».

«Мерлин велик, потому что шел до конца во всем, что задумывал. Но он был как река, что несется бурным потоком и не способна развернуться вспять. А я смог. Мерлин не стал бы спасать тех детей, даже если бы вовремя понял, какую грань переходит. Сумрак дал мне понять, и моя цель стала другой. Ты спрашиваешь, что я сделал? Я умер для них. Так же как и ты, Инквизитор. Послушай, чего это стоило…»

Он и правда еще мог спастись. Ганс Трубадур не обладал могуществом Высших, но энергии сотни детей было бы вполне достаточно, чтобы последним усилием подняться на верхние слои и выйти из Сумрака. Но… что-то случилось с ним. Он как будто на миг увидел обратную сторону вещей, и стороной этой для него оказался Свет. Всего на миг, но этого хватило. Он уже знал, что не станет Высшим, добравшись до самого дна, как вдруг обрел совсем другую цель. Но чтобы воплотить ее, требовалось развоплотиться самому, и тот, кого называли Крысоловом из Гамельна, не задумываясь отдал Сумраку бренную оболочку.

Однако сначала, тем самым последним усилием, он кое-что предпринял. Из ста тридцати детей к тому времени выжили не все. Несколько самых маленьких не перенесли входа дальше второго слоя, к тому же Флейтист до своего внезапного сумеречного прозрения черпал их жизненные соки не стесняясь. Но больше сотни еще дышали, двигались и мыслили, будучи зачарованными флейтой и уже порядком обессиленными. Перед своим развоплощением Ганс Трубадур наложил на каждого чары – древний прообраз будущего «фриза». Этому заклятию его тоже обучил наставник. «Фриз», как прекрасное остановленное мгновение, если его подпитывать, может держать объект в сохранности веками. Все жизненные процессы остановлены, Силу жертва заклятия не выделяет по этой же причине. Сумраку нечем поживиться.

Довольный своей работой Трубадур умер.

Мы в ответе за тех, кого приручаем, было написано через восемьсот лет после Гамельнского Крысолова. Но Трубадур не собирался оставлять тех, кого приручил, в вековом забытьи, а самому погружаться в покой, как в теплую ванну. У него была идея.

Еще до истории с крысами однажды своей флейтой и юношеским пылом он очаровал ведьму. И не какую-нибудь простую селянку, а верховную ведьму Саксонии, ко всему прочему, не последнее лицо в Конклаве. А та во время скоротечного романа и поведала легенду о древней восточной колдунье с ее заклинанием и книгой.