Книга Гонки на выживание - Хилари Норман

– Забудь эту фамилию, Роли. – Даниэль повернулся в кресле обратно к другу. На этот раз на его губах играла усмешка. – В чем будет заключаться твоя помощь? В поглощении жратвы или в настоящей работе? И как насчет зарплаты? Мы оба знаем, деньги тебе не нужны, но…

– А Фанни не будет возражать?

– Она сама это предложила. Итак… – Даниэль потянулся к телефону, – может, мне позвонить моим адвокатам, и они составят контракт?..

Роланд поморщился.

– Контракты заставляют меня нервничать. Вечно забываю: связан я официальным контрактом с корпорацией моего папаши или нет?

– Никаких затруднений. – Даниэль взял автоматическое перо. – Должность?

– Менеджер. Мне до смерти хочется, чтобы меня называли менеджером. При одной мысли о том, что ее первенец будет называться менеджером, у моей мамаши печенка лопнет как минимум!

– Ну, значит, менеджер. – На столе зажужжал интерком. – Да, Кэт?

– Мисс Харпер на первой линии.

– Соедините ее со мной. – Он подождал. – Фанни?

– Видел вечернюю газету?

– Еще нет.

Повисла долгая пауза.

– Алессандро разбился вчера во время тренировочного заезда.

Даниэль не ответил. Его охватило ощущение нереальности происходящего. Он почувствовал себя отрезанным от окружающего мира.

– Дэн? – окликнула его Фанни. – Он не погиб, но состояние критическое.

Он продолжал молчать.

– Дэн, с тобой все в порядке?

– Да. Да, конечно. – Даниэль заставил себя выйти из оцепенения. – Спасибо, что дала мне знать. Я… куплю газету. Ты сегодня зайдешь?

– Не могу, дела. Если я тебе нужна, звони вечером домой.

– Хорошо. – Даниэль вспомнил о сидящем напротив Роланде. – Кстати, ко мне тут зашел Роли. Он хочет стать нашим менеджером.

– Вот как? Ну-ну. – Она помолчала. – Прости, что принесла тебе плохие новости, Дэн.

– Это же не твоя вина.

– Пока.

Он медленно положил трубку. Роланд смотрел на него вопросительно.

– Зачем тебе покупать газету?

Странное ощущение потери не покидало Даниэля. Он с трудом стряхнул его с себя.

– Кое-что случилось с одним моим старым знакомым.

Он ждал до трех утра, прежде чем позвонил в Италию и разузнал у международного оператора номер телефона больницы в Монце. Ему потребовалось двадцать пять минут, чтобы добиться соединения, и еще восемь, пока его не перевели на нужный этаж больницы.

– Я звоню из Соединенных Штатов. Хочу навести справки о друге, – прокричал Даниэль на спотыкающемся итальянском, стараясь пробиться сквозь помехи. – О синьоре Алессандро.

– Простите, кто говорит?

– Друг.

– Фамилию, пожалуйста.

Даниэль помедлил.

– Зильберштейн, – сказал он наконец.

Наступила пауза, заполненная треском разрядов.

– Синьора Алессандро все еще оперируют.

– Он сильно пострадал?

– У меня больше нет никакой информации, синьор. Хотите что-нибудь передать?

– Нет. Спасибо. – Даниэль повесил трубку.

В одиннадцать утра на следующий день, после бессонной ночи и проведенных в какой-то тупой тоске ранних утренних часов, Даниэль закрыл поплотнее дверь своего кабинета и снова позвонил в больницу.

– Состояние синьора Алессандро соответствует характеру полученных повреждений.

– Но он поправится? – спросил Даниэль.

– Нам разрешается давать информацию только близким родственникам, синьор.

– Я его старый друг! Друг детства! – в отчаянии закричал Даниэль. – Скажите мне хотя бы: его жизнь в опасности?

Телефонный голос сжалился над ним.

– Считается, что синьор Алессандро будет жить.

На том конце положили трубку.

– С ним все в порядке? – спросила возникшая в дверях Фанни.

– Они сказали, что он выживет…

– Почему ты не оставил сообщения, Дэн?

– Войди, Фанни, и закрой дверь.

Она подошла к письменному столу, подняв руки вверх в знак того, что сдается.

– Знаю, знаю, я не имела права подслушивать, и это не мое собачье дело…

– Фанни, ты не могла бы помолчать? Выпьешь?

– Шотландского.

Даниэль встал, подошел к встроенному бару в задней стене и медленно разлил виски по стаканам, стараясь выиграть время и немного успокоиться.

– Ладно, – начал он и отпил глоток, – дела обстоят следующим образом. Новость меня потрясла, это правда. Она отбросила меня на семнадцать лет назад. Всю прошлую ночь я не спал, и, пока не узнал, что он выживет, я просто сидел и ничего не делал.

– Послушай, дорогой мой…

– Нет, это ты выслушай меня до конца. Я не оставил сообщения, во-первых, потому, что он наверняка без сознания или под наркозом, а во-вторых… – Даниэль пристально взглянул в глаза Фанни, – если я и раньше считал, что Алессандро вполне устраивает отсутствие каких-либо известий обо мне, то уж после аварии я тем более уверен, что сейчас не лучшее время восставать из пепла. – Он отхлебнул еще виски. – Есть еще вопросы?

Фанни улыбнулась ему сочувственно и нежно.

– Все понятно, – сказала она и опрокинула свою порцию одним духом.

Даниэль вернулся в свое кресло.

– А теперь, – деловито заметил он, – Кэт нашла для нас еще пять возможных кандидатов. Может, поработаем немного?

29

Для Андреаса и Александры весна и лето 1961 года стали месяцами томительного, тоскливого ожидания, скрытого раздражения и подавленности. Светлые проблески бывали редки и едва скрашивали мрачные, беспросветные нью-йоркские дни.

Июнь оказался наиболее благоприятным месяцем, вернее, наименее тяжким. Андреас был полон решимости преодолеть свои недуги. Он упорно занимался, иногда даже выдавливал из себя шутку. Когда июль ворвался в квартиру подобно огнедышащему дракону, пронизывая двойные рамы и заглушая кондиционеры, на него нахлынула первая волна разочарования, но он продолжал упорно работать каждый день с Яном, своим физиотерапевтом. Хотя его мышцы, безусловно, окрепли, прогресс оказался мучительно медленным. Соревнования в Монако, Зандворте, Спа, Реймсе и Эйнтри прошли без него: заглядывая вперед, он ясно видел, что и к концу сезона не обретет должной формы.

Август стал нижней точкой, надиром. Десятого числа Ян в бешенстве покинул их квартиру, да так и не вернулся. Двадцатого Андреас взял напрокат спортивную машину, втиснул свое негнущееся тело на водительское сиденье, выехал из города на предельной разрешенной скорости, вырвался на платную скоростную автостраду и закончил свой бросок, врезавшись в задний бампер новенького «Кадиллака» с откидным верхом. Ему повезло: он остался цел, но боль и бессильная ярость разочарования обожгли ему душу.