Книга Соль жизни - Исихара Синтаро

Над футбольным полем струился горячий летний воздух. Мне казалось, что я видел перед собой призрак… Или, скорее, это было игрой моего воображения.

День, в который умер отец

Из-за того что мой отец работал на пароходную компанию и его все время переводили с места на место, с родственниками мы почти никогда не виделись. Потому я и не знал, что это такое — смерть близкого человека.

Во время войны, когда мать отца тяжело захворала, он отпросился с работы и отправился к себе на родину в Яватахаму на острове Сикоку.

Когда он вернулся оттуда, я услышал, как он сказал маме, что бабушка вряд ли уже поднимется с постели. Я только один раз был на Сикоку. Мы отправились туда во время летних каникул — именно тогда я впервые увидел бабушку. Это была тихая старушка. Я хорошо помню, как она по очереди гладила нас по головке — то меня, то моего братика.

Телеграмму с известием о болезни бабушки принесла ученица женской городской школы. В то время работать было особенно некому, и девушку привлекли в соответствии с трудовой повинностью.

Я играл рядом с нашим домом, где девушка и нашла меня. Она протянула мне телеграмму и произнесла: «Вам телеграмма. Просто ужас!» От нечего делать она по дороге прочитала ее.

Девушка велела мне прочесть телеграмму, адресованную отцу. На бланке были самые, казалось бы, заурядные слова: «мать тяжело заболела приезжай немедленно». На глазах своих приятелей я отдал телеграмму маме. Помню, каким напряженным и растерянным сделалось ее лицо. Не знаю уж почему, но она велела мне самому отдать телеграмму отцу, когда он вечером вернется с работы. Я сделал, как мне и велели: отдал телефамму отцу, когда он вернулся домой и переодевался.

«Бабушке из Яватахамы очень нехорошо», — произнес я.

Не говоря ни слова, отец взял у меня телеграмму. Сначала он завязал пояс, потом медленно развернул телеграмму, прочел, кивнул. И больше ничего. Хотя лет мне было немного, но я догадался, что отцу в связи с делами по работе вряд ли удастся снова уехать так надолго. Как ни в чем не бывало, отец совершенно спокойно приступил к ужину. Мне казалось, что я понимаю состояние отца. Мы с братом не проронили за столом ни слова. Видя это, отец произнес: «Когда я был у бабушки в прошлый раз, она уже со мной попрощалась». Он сказал это так, как будто бы разговаривал сам с собой.

— И что она сказала? — спросил брат.

— Она сказала, чтобы я не болел. Она чувствовала, что вряд ли увидит вас еще раз, передавала вам привет. Сказала, что хотела бы вас увидеть.

— А ты хотел бы с ней повидаться? — спросил брат.

Отец деланно улыбнулся. От его лица исходило какое-то странное умиротворение. У нас, детей, прямо сердце сжалось.

Первым из родственников, кто умер у меня на глазах, был мой отец. Сначала из-за гипертонического криза он дважды терял сознание. После довольно длительного лечения ему стало лучше, и он снова приступил к работе. Как раз в то время в судостроении разразился громкий скандал, по этому делу проходили многие руководящие сотрудники фирмы, а отец, которому было тогда пятьдесят, получил повышение, и ему пришлось заниматься многими ответственными делами. Мы видели, как с каждым днем у него накапливается усталость. Хозяйка ресторана в районе Янагибаси, где отец часто устраивал деловые встречи, приезжала на выходные на соседнюю виллу. Каждый раз она обеспокоенно передавала матери те сведения, которые ей удалось почерпнуть во время банкетов.

Мать говорила, что отец должен больше думать о семье, что нельзя так утомляться, что лучше бы ему бросить работу и заняться крестьянским трудом на нашей земле, но для отца, похоже, это было лучшее время в его жизни, и он отвечал пилившей его матери: «Умереть на работе — мое заветное желание».

Как-то раз мы с отцом отправились погулять в горы. Подъем был пологий, отец не хотел от меня отставать. Вдруг он остановился, сел на придорожный камень, стал тереть виски. Я понял, что у него приступ. Затаив дыхание, я ждал, пока ему станет лучше.

Отец ездил на работу в Токио и вставал раньше меня. По утрам я слышал, как перед алтарем он читает молитвы. По тому, что с каждым днем его голос дрожал все заметнее, я понимал, что он чувствует себя все хуже. И только в тот самый день голос его не дрожал… Мне показалось это подозрительным, и, лежа в постели, я навострил уши.

Это теперь есть хорошие лекарства для снижения давления, а тогда ничего такого не было. Отец применял прижигания, ему делали компрессы разными диковинными травами, но во время деловых встреч он выпивал, хотя и знал, что губит себя. В общем, его дыхание становилось все тяжелее, он ужасно храпел. Мы слушали храп и боялись, что кто-нибудь его услышит.

И мы, и сам отец прекрасно понимали, что он скоро умрет, но, разумеется, никто не знал, когда это случится.

В тот день после уроков я обсуждал со своими товарищами следующий номер нашего журнала. Потом мы стали разговаривать про какие-то идиотские литературные теории. Домой я вернулся поздно. На полпути к дому я повстречал нашу запыхавшуюся домработницу. Когда она увидела меня, на глаза у нее навернулись слезы. Она рассказала, что сегодня днем отец на работе потерял сознание, и мать с братом, не дождавшись меня, срочно отправились в Токио. Оттуда мать еще раз позвонила в школу, просила передать, чтобы я срочно выезжал, но она опоздала, ей сказали, что меня уже нет. Тогда она велела домработнице, чтобы та встретила меня на станции и немедленно отправила в Токио.

Я так и поступил: отдал ей портфель и сел в электричку. Лишь только домработница рассказала мне о случившемся, я тут же обреченно понял, что произошло нечто ужасное. Дышать стало трудно, тело стало чужим.

Люди возвращались с работы из Токио, а электричка на Токио была полупустой. В отделении, рассчитанном на четверых, я сидел один. Подражая отцу, всю дорогу до Токио я читал буддийские и синтоистские молитвы, вкладывая в них одну-единственную просьбу…

Электричка между тем наполнялась людьми, но вид уставившегося в одну точку подростка, который бормочет что-то невнятное, не вызывал симпатии. Подозрительно посмотрев на меня, люди избегали садиться рядом со мной.

Я вполне отдавал себе отчет в том, почему они смотрят на меня так странно, но не знал, что и как я могу им сказать. Именно тогда я впервые понял, какое одиночество ощущает человек, когда у него умирают родные. Он пребывает в прострации, состоящей из смеси печали и страха. Полагаю, что когда человек чувствует приближение смерти, он ощущает то же самое.

Я дошел до здания, где располагалась отцовская фирма. Время было позднее, все уже ушли. У подъезда меня встретил отцовский подчиненный, я знал его в лицо. Признав меня, он отвернулся. «Сочувствую», — произнес он. Я сразу же понял, что те бесконечные молитвы, которые я читал в поезде, оказались бесполезны. Все, что произошло, было предсказуемо, но в тот момент, когда я узнал о кончине отца, мне захотелось обвинить кого-нибудь в его смерти.

Отец занимал не слишком высокое положение. Сейчас он лежал на покрытом циновками полу, покрытый неизвестно откуда взявшимся покрывалом. Комната была большой — наверное, это был зал для проведения совещаний.