Книга Запретный плод - Лорел Гамильтон

– Терпеть не могу черники, – сказала я.

– А я всегда ее любил. Уже столетия я ее не пробовал. –На его лице появилось мечтательное выражение.

Я взяла чашу. Она была прохладной, почти холодной. Черникаплавала в крови. Чаша выпала у меня из рук, медленно пролила кровь на стол, икрови было больше, чем могло быть в чаше. Кровь текла по столу и капала на пол.

Жан-Клод смотрел на меня поверх окровавленного стола. Ислова его были как жаркий ветер.

– Николаос убьет нас обоих. Мы должны ударить первыми,ma petite.

– Что это за лажа насчет “мы”?

Он подставил руки под текущую кровь и поднес их мне ковшиком.Кровь капала у него между пальцами.

– Пей. Это сделает тебя сильной.

Я проснулась, глядя в темноту.

– Черт тебя возьми, Жан-Клод! – шепнула я. – Что ты сомной сделал?

Пустая темная комната не дала ответа. Спасибо хоть за этотскромный дар. На часах было три минуты седьмого. Я перевернулась на другой боки снова свернулась под одеялом. Гудение кондиционера не заглушало звук бегущейводы у соседей. Я включила радио. Темную комнату заполнил фортепьянный концертми-минор Моцарта. Он был слишком живой для того, чтобы под него спать, но яхотела шума. Причем такого, какой сама выбираю. То ли Моцарт, то ли я слишкомустала, но я заснула снова. Если во сне что и видела, то не помню.

Глава 32

Мой сон прервал вопль будильника. Он вопил омерзительногромко, как автомобильная сигнализация. Я врезала ладонью по кнопке, и онмилосердно заткнулся. Еле разлепив глаза, я посмотрела на циферблат. Девятьутра. Проклятие, я забыла, что ставила будильник. У меня оставайтесь времяодеться и сходить в церковь. Вставать мне не хотелось. В церковь идти тоже.Наверняка Бог меня один раз простит.

Конечно, сейчас мне была нужна любая помощь. Может быть, уменя даже будет откровение, и все встанет на свои места. Не надо смеяться,такое уже бывало. Божественная помощь – это не то, на что я рассчитываю, нобывает, что в церкви мне лучше думается.

Если мир полон вампиров и плохих парней, а освященный крестоказывается единственной преградой между тобой и смертью, на церковь начинаешьсмотреть в ином свете.

Я вылезла из кровати и застонала. Зазвонил телефон. Сидя накраю кровати, я смотрела, как автоответчик принимает звонок.

– Анита, это сержант Сторр. Еще одно убийство вампира.

Я сняла трубку:

– Привет, Дольф.

– Отлично. Рад, что поймал тебя перед церковью.

– Еще один мертвый вампир?

– Угу.

– Такой же, как остальные?

– Похоже на то. Надо, чтобы ты пришла посмотреть.

Я кивнула, сообразила, что он этого не видит, и ответила:

– Ладно, когда?

– Прямо сейчас.

Я вздохнула. Вот тебе и сходила в церковь. Они не могутдержать тело до полудня или позже ради меня, любимой.

– Скажи где. Погоди, я возьму ручку, которая пишет.

– Блокнот был у меня рядом с кроватью, но ручка,оказывается, сдохла. – Давай.

Место оказалось всего в квартале от “Цирка Проклятых”.

– Это на окраине Округа. Раньше убийства не случалисьтак далеко от Приречья.

– Верно, – сказал он.

– Что еще нового в этом убийстве?

– Увидишь, когда приедешь.

Информативный ты мой.

– Отлично, буду через полчаса.

– До встречи.

Он повесил трубку.

– Доброе утро, Дольф, – сказала я в глухую трубку.Может быть, Дольф тоже не очень любит утра.

Руки уже заживали. Вчера я сняла пластыри, потому что онибыли покрыты козьей кровью. Царапины уже закрылись, поэтому я новых пластырейнакладывать не стала.

Ножевую рану на руке закрывала толстая повязка. Да, на левойруке уже не остается места для новых ран. Укус на шее начинал превращаться всиняк и был похож на самый большой в мире засос. Если Зебровски его увидит, мнене жить. Я наложила на него пластырь, и стало похоже, будто я прикрываю укусвампира. Ну и черт с ним. Пусть люди пялятся, не их собачье дело.

Я надела красную тенниску, заправленную в джинсы. Кроссовки,наплечная кобура для пистолета – и я готова. В кобуре был кармашек для запасныхпатронов, и я сунула туда заправленные обоймы. Двадцать шесть пуль. Берегитесь,злодеи. По правде сказать, перестрелки кончаются еще на первых восьми патронах,но всегда бывает первый раз.

Еще я взяла с собой ярко-желтую ветровку. Это на всякий случай,чтобы народ не нервничал из-за пистолета. Я собираюсь работать с полицейскими,а они носят оружие открыто. Так почему мне нельзя? И к тому же я устала от игр.Пусть гады видят, что я вооружена и готова к бою.

На месте убийства всегда торчит уйма народу. Не зевак,которые пришли поглазеть – это понятно. В чужой смерти всегда есть что-тозахватывающее. Но там всегда кишат полицейские, в основном в штатском, средикоторых мелькают мундиры. Куча полиции на одно маленькое убийство. Здесь былдаже фургон телевизионщиков со здоровенной спутниковой антенной, похожей налучевое ружье из фантастического фильма сороковых годов. Скоро подъедут ещефургоны, за это можно ручаться. И. без того непонятно, как полиция так долгоэто держала про себя.

Убийства вампиров – свистопляска, сенсация в чистейшем виде!Даже не надо ничего добавлять, чтобы народ прилип к экранам.

Я следила, чтобы между мной и операторами было побольшенароду. Репортер с короткой светловолосой стрижкой и в безупречном деловомкостюме тыкал микрофоном в лицо Дольфа. Пока я буду держаться возле скорбныхостанков, мне ничего не грозит. Снять они меня могут, а показать по телевизору– вряд ли. Соображения хорошего вкуса и вообще.

У меня была карточка в пластиковой оболочке с фотографией,которая давала мне доступ в огражденную полицией зону. Прикалывая ее кворотнику, я всегда чувствовала себя свежеиспеченным госслужащим.

Возле желтой оградительной ленты меня остановил полисмен вформе. Он несколько секунд смотрел на мое удостоверение, будто пытался определитьстепень моей кошерности. Пропустить меня за ограждение или позвать сначаладетектива?

Я стояла руки по швам, стараясь придать себе безобидный вид.Это я очень хорошо умею. Могу выглядеть совсем ангелочком. Полисмен приподнялленту и пропустил меня. Я подавила искушение сказать “молодец, мальчик” ивместо этого сказала “спасибо”.

Тело лежало почти под фонарем. Ноги раскинуты. Одна рукаподогнулась под туловище, вероятно, сломана. Середины спины не было, будтокто-то сунул в тело руку и зачерпнул кусок. Сердца наверняка нет, как не было иу других трупов.