Книга Умм, или Исида среди Неспасенных - Иэн Бэнкс

– Ну, – смутилась я, – раз тебе так… наверно, исполню.

– Не тушуйся; может, я еще передумаю: распоряжусь, например, чтоб меня заморозили. Знаешь, сегодня даже это не проблема.

– Неужели? – Я не имела ни малейшего представления, о чем она говорит.

– Так вот. – Иоланда вернулась к прежней теме. – Завтра – Прага, потом – Венеция, потом опять Шотландия. – (Она произносит «Шааартландия».) – Постараюсь управиться с делами к концу месяца.

– Ах да, к Празднику.

– Вообще-то Праздник для меня не главное. А что там, собственно, затевается? То есть как это коснется тебя лично?

Я неловко поерзала и стала смотреть в окно, на череду полей и холмов.

– О чем ты?..

– Не прикидывайся, Айсис, – беззлобно перебила она.

Да, я понимала, что у нее на уме. Понимала настолько хорошо, что долгое время старалась об этом не думать, и поиски Мораг сами по себе помогали отвлечься от этих мыслей. Однако Мораг как сквозь землю провалилась, да к тому же в Общине, по всей видимости, возникла какая-то загвоздка, требующая моего присутствия, поэтому я волей-неволей задавалась вопросом: что же теперь делать?

– Айсис! Ты довольна той ролью, которая отводится тебе в предстоящих любовных игрищах?

– Это мой долг, – неуверенно пробормотала я.

– Вздор.

– Но это так, – вырвалось у меня. – Я же – Богоизбранница.

– Ты – свободная женщина, Айсис, и вольна поступать, как считаешь нужным.

– Не совсем так. На меня возлагают определенные ожидания.

– Что за чушь!

Я – третье поколение; больше таких нет. Среди високосников я одна такая. Понимаешь, родиться високосником может кто угодно, даже не обязательно в нашей семье или в Общине, – главное, чтобы среди приверженцев Ордена, но было бы… правильнее сохранить линию наследования в семье, – объяснила я, – Дедушка надеялся, что продолжательницей рода станет Мораг, но если она отошла от веры…

– Это еще не значит, что ты должна все бросить и прямо сейчас заняться продолжением рода. – Бабушка покосилась на меня. – Или я ошибаюсь, Ай? Может, ты и в самом деле жаждешь стать матерью? А?

У меня появилось тревожное чувство, что Иоланда не собирается смотреть на дорогу, пока я не отвечу.

– Сама не знаю. – Избегая ее взгляда, я разглядывала шпиль дворца Линлитгоу, появившийся из-за пригорка слева от дороги, – Не могу для себя решить.

– Айсис, никому не позволяй собой помыкать. Не готова заводить ребенка – так всем и скажи. Проклятье! Я знаю этого старого деспота как облупленного; разумеется, ему нужен новый «избранник», чтобы сохранять эту… как бы выразиться… в общем, чтобы сохранять традиции Ордена, но ведь ты совсем юная; впереди полно времени; нынешний Праздник, черт бы его побрал, – не последний в твоей жизни. Вот если ты решишь, что надеяться уже не на что, тогда, конечно…

– Но до следующего Праздника мне вообще житья не дадут! – не выдержала я.

– Что ж, в таком случае… – Едва начав, Иоланда нахмурилась. – Постой-ка, ты уверена, что двухтысячный год – високосный ?

– Да, естественно.

– По-моему, високосный год делится на четыре, но если он делится без остатка на четыре сотни, то уже не будет високосным.

Неправильно, – устало вздохнула я (в общинной школе нам еще в младших классах вдалбливали такие подробности). – Если год делится на сто, он действительно не считается високосным, но если делится на четыреста, то считается.

– Вот как?

– Да это не важно, – сказала я. – Вряд ли Сальвадор надеется дожить до двухтысячного года.

– Ближе к делу, Ай. Вопрос заключается в следующем: ты готова стать матерью? Ведь именно этого от тебя ждут, верно?

– Верно, – с горечью ответила я. – Только этого и добиваются.

– Ну так как, ты готова или нет?

– Откуда мне знать! – ответила я громче, чем хотела, и отвела взгляд в сторону, прикусив палец.

Нескольких минут мы ехали молча. Справа маячили трубы нефтеперерабатывающего завода в Грейнджмуте, изрыгающие дым и пар.

– Ты с кем-нибудь встречаешься, Айсис? – мягко спросила Иоланда. – У тебя кто-нибудь есть?

Я отрицательно помотала головой:

– Нет. Не то чтобы…

– Но у тебя были мальчики?

– Нет, – честно призналась я.

– Айсис, я прекрасно понимаю: живя в таких условиях, развиваешься медленнее. Но, черт побери, тебе уже девятнадцать, разве тебе не нравятся мальчики?

– Ну почему же, нравятся, просто у меня нет… – Я растерялась, не зная, как объяснить.

– Нет потребности с ними трахаться?

– Наверное, – краснея, выдавила я, – можно и так сказать.

– А как насчет девочек?– В голосе Иоланды звучал сочувственный интерес, к которому примешивалось легкое удивление.

Ну, этого вроде бы тоже нет. – Я наклонилась вперед, оперлась локтями на колени, подперла подбородок и стала угрюмо разглядывать попутные машины и грузовики. – Сама не знаю, что мне нужно. Не могу понять, кто мне нужен. Не знаю, есть ли у меня хоть какие-то желания.

– Я тебя умоляю, Айсис! – махнула рукой Иоланда. – Не парься по этому поводу! А Сальвадор пусть отдыхает, так ему и скажи. Боже милостивый, ты сперва сама в себе разберись! Кто тебя любит, тому плевать, какие у тебя наклонности, будь ты хоть трижды лесбиянка или старая дева, но нельзя же, в самом деле, решиться на беременность только ради призрачного шанса разродиться в последний день февраля – и все в угоду этому старому прощелыге.

– Бабушка! – Ее слова ранили меня в самое сердце. – Ты говоришь о Сальвадоре?

– Черт побери, о ком же еще?

– Но он – наш Основатель! Разве можно так о нем отзываться?

– Айсис, милая. – Иоланда покачала головой. – Ты знаешь, как я тебя люблю, и при этом – пусть меня Бог простит – давно терплю этого старого негодяя, потому что он, если разобраться, неплохой человек, но он мужчина. То есть он простой смертный и в нем очень сильно мужское начало – понимаешь, о чем я? У меня вовсе нет уверенности, что он какой-то там святой. Извини за такие слова, знаю – тебе это неприятно, однако…

– Бабушка!

Постой-постой. Выслушай меня, деточка. За свою долгую жизнь я видела всякие-разные культы и вероучения, а также секты, религии и псевдорелигии; допускаю, что в одном смысле твой дед действительно прав – все эти верования стремятся к истине, но никогда ее не обретут и в лучшем случае приблизятся к ней весьма незначительно, да и то не все; но дело-то в том, что это относится и к вам – вы ничуть не ближе к истине, чем все остальные.