Книга Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу

— Луна сегодня белая. Красивая, сволочь.

Помощник капитана смотрел в небо, и небо расчищалось. Облака разрывались в клочья. Наша наилучшая защита предавала нас. Наконец луна появилась во всем своем великолепии и нарисовала на море молочную тень вражеских парусов. Они были в морской полумиле, но больше не шли за нами параллельным курсом. Они приближались.

Вдруг они повернулись, и тут же сотня молний брызнула с их бортов. Грохот оглушил нас, когда железо посыпалось на палубу «Птицы». Над головой я почувствовал жгучее дыхание.

Их орудия еще раз плюнули в нас огнем. Куча цепей, гвоздей и каких-то острых шипов сбила фонари на ахтердеке. Я услышал глухой треск, затем капитан крикнул: «Ради всего святого!

Стреляйте! Стреляйте!» Затем я почувствовал, как опора уходит из-под ног, и потерял сознание, вверяя душу Богу, как наверняка сделал и капитан «Птицы», прежде чем умереть, подобно мне.

— Орфей?.. Орфей!

Надо мной склонился Фарос. Я лежал в каюте капитана.

Увидев окровавленную повязку у него на голове, я спросил:

— Твоя рана опасна?

Фарос улыбнулся:

— Я ударился о потолок этой дрянной каюты, пока тащил тебя сюда.

— А ведь ты невысокий!

Он обхватил меня руками:

— Зато достаточно сильный, чтобы спасти Орфея Форжюри!

— Рассказывай, Фарос! Мы уже в раю?

— С чего начать? С хороших новостей или с плохих?

— Оставь худшее на потом.

— Мы еще живы.

— Значит, мы тонем?

— Пока нет.

— Есть ли погибшие среди ученых?

— Все целы и невредимы, уверяю тебя. Мы быстро сманеврировали, успели повернуться другим бортом. Третий залп англичан весь пришелся в воду. Более того! Перед тем как улизнуть, «Птица» сама дала залп из всех пушек, и один из наших преследователей остался без мачты.

— Браво! А другой?

— Он пошел на помощь первому, но успел нас хорошенько потрепать. Подбил «Птице» крыло. Корабль дал течь. И тогда капитан решил возвращаться в Александрию.

— Не может быть и речи!

Я попытался встать, но у меня сильно закружилась голова.

— Успокойся, Орфей. У тебя голова вдвое больше, чем обычно! Дубовая балка упала на палубу как раз там, где ты стоял.

Фарос дал мне воды. Головокружение прекратилось, лишь какие-то странные барабаны ухали в висках.

— Помоги мне встать.

— Зачем? — вздохнул Фарос.

— Я хочу поговорить с капитаном!

— Слишком поздно, Орфей. Мы уже прибываем в Александрию…

И правда: я слышал крики птиц, верный признак того, что рядом берег. И еще кто-то говорил — говорил громко, несмотря на правила, установленные нашим капитаном. Я прислушался. Я не понимал…

— Но говорят по-английски!

— Командор Сидней Смит на борту. Авария замедлила наш ход. На рассвете англичане нас догнали… «Птица» теперь его трофей, а мы — пленники. Вот это и есть мои плохие новости…

Лорд Сидней Смит, прекрасный солдат, был известен своей ненавистью к Бонапарту. Мы столкнулись с ним под Сен-Жан-д'Акром. В паре с французом Фелиппо Смит сражался на стороне кровавого Джеззар-паши. «Он чокнутый», — говорил о нем Бонапарт. В его-то руки мы и попали.

Палуба «Птицы» был разбита и завалена обломками.

Мертвые моряки лежали, завернутые в куски разорванной парусины. В полдень их сбросят в море. Страх перед чумой укоротит молитвы и прощальные речи. Когда я присоединился к своим друзьям-ученым, собравшимся на ахтердеке, какой-то молодой и элегантно одетый человек направился прямо ко мне.

— Орфей Форжюри?

Легкий акцент выдавал в нем англичанина, но Смит, а это был он, прекрасно владел нашим языком. Его элегантность была естественна. Лицо тонкое, черты правильные. Я отметил также, что у него светлые и длинные волосы, скрепленные лентой из красного вельвета.

— Лорд Смит?.. Тот ли это человек, которого Бонапарт считает опаснее целой армии?

Он громко рассмеялся и протянул мне руку. Другую руку он положил мне на плечо. Этот очень теплый контакт напомнил мне, с кем я общался. Его рукопожатие было ужасно твердым. Такой рукой легко можно было бы задушить.

— Значит, это правда, что вы столь же прямой человек, сколь и превосходный математик. Эти два качества мне очень интересны.

— Прямота — это я еще могу понять. Но математика? В чем тут интерес для военного человека?

— В сражении есть нечто от алгебры. Неизвестное — результат. Данные — количество людей, пушек, тактические построения. Война похожа на решение уравнения. Садитесь, и я вам докажу, что мы охвачены одной и той же страстью.

И я действительно вскоре убедился, что Смит великолепный математик и опасный переговорщик.

— Рассмотрим вашу проблему, — сказал он. — Вы находитесь на борту корабля, который нанес ущерб английскому судну. При этом мы находимся в состоянии войны… Значит, вы являетесь моими военнопленными.

— Но мы же ученые, и вы это знаете…

— Ученые, которые спешат уехать. А кто гарантирует, что в ваших чемоданах нет донесений, предназначенных Бонапарту? А посему, я могу логически сделать вывод, что под видом ученого скрывается шпион. Вас будет судить военный трибунал. Значит, вы будете расстреляны, а ваши вещи — конфискованы.

— Но обвинения будут притянуты за уши… Вы же прекрасно знаете, что они ложны!

— Хатчинсон[149]командует английскими войсками и живо интересуется тем, что вы везете. На войне, как на войне… Все средства хороши.

— В таком случае привяжите меня к мачте или закуйте в кандалы! — сказал я, вставая и намереваясь присоединиться к своим собратьям по несчастью.

Внезапно Смит крепко сжал мне руку.

— Чтобы избежать всех этих неприятностей, возможно, существует одно решение…

— Какое? — с надеждой спросил я.

— Цифровые уравнения… — пробормотал он.

— Не понял?

— Вы специалист. Не возражайте! Я увлечен математикой, и я читал ваши заметки по уравнениям для Академии наук. Ваш первый доклад в Академии датируется 1789 годом, не так ли? — Так оно и было. Он продолжал: — Я знаю, вы ждете возвращения во Францию, чтобы опубликовать новые работы по уравнениям. Скажите, что нет, и вы солжете!

— Зачем, если вы, похоже, и так все знаете? Разве я не прямой человек?

— В Египте вы написали трактат по алгебраическим уравнениям. Вы собрали в нем все, что человечество о них знает.