Книга Поход Командора - Алексей Волков

Когда попытались захватить Командора.

Мнения англичан были не столь единодушны. Многим было наплевать, кое-кто недолюбливал взыскательного помощника, однако все признавали за ним высокий профессионализм.

– Куда его? – спросил Том у оказавшегося рядом Франсуа.

С другой стороны от моряка застыл Лудицкий. Измученный изучением матросской науки, вновь раскаивающийся, что поддался страху перед бывшим телохранителем и не сбежал на сушу.

Кто знает, как здесь обернутся дела? Попадешься Кабанову – не помилует. Удастся уйти от преследования – рано или поздно начальство загоняет до смерти.

– В трюм, – обронил один из сопровождавших матросов.

– Ягуар хочет схватиться с Санглиером, а я предлагал уйти, пока не поздно, – успел обронить Коршун.

Сказано было с умыслом. Желающие подраться пропали вместе с фрегатом. На бригантине находились те, кто отнюдь не жаждал увидеть противника в действии. Тем более после переданной через Франсуа угрозы.

– Как – драться? – раздался чей-то недоуменный голос.

Тут в подтверждение сказанного с юта скатился Крис и с ходу стал покрикивать на моряков.

Матросы не разбирались в навигации, однако элементарного опыта хватало понять: отворачивать бригантина не будет. Прорвется – так прорвется, а нет – предстоит вступить в бой.

В итоге приказ штурманского помощника не принес ничего нового.

По палубе привычно затопали сотни босых ног. Спящая вахта была также разбужена, и теперь заспанные матросы откровенно ругались из-за преждевременно прерванного сна.

Ругань усилилась больше, когда стали известны причины побудки. Человек редко просыпается с добром в душе, а тут еще с ходу огорошили такой новостью.

Дело еще больше испортил Роб. Канонира не любили практически все. Пришедший с регулярного флота, он ни в грош не ставил простых моряков. Даже до ругани почти никогда не снисходил. Смотрел с высокомерием, если же что-то было не по нраву, то без слов пускал в ход кулаки или трость.

В этот раз он тоже принялся размахивать палкой. И только пару раз снизошел до пояснений. Пояснение состояло из нескольких слов:

– Ублюдки! Твари! Шевелись, мразь!

– Я же говорил – бабы к несчастьям! – выругался разбуженный Сэм. Ему тоже походя досталось тростью.

– Куда готовиться? Кормить рыб? – возмутился рядом Джо.

Остальные знали про заявление Командора, а Джо выслушал все сам. Да так, что до сих пор не мог забыть довольно равнодушного голоса самоуверенного помощника Санглиера. Таким тоном говорят люди, которые абсолютно не сомневаются в сказанном.

Джо был поддержан многими. Кто-то выкрикнул вслух, мол, какой бой, когда требуется драпать на всех парусах. Кто-то промолчал, зато молча согласился со сказанным.

Оценивший наглость матроса, канонир молча подскочил к зачинщику и с размаха заехал Джо в зубы.

Матрос рухнул на руки стоявших позади приятелей, однако тут же дернулся вперед и вернул полученный удар. От души вернул, с процентами.

– Тварь! – Никто не вздумал поддержать Роба, как перед тем поддержали своего приятеля, и канонир упал на палубу.

На губах офицера выступила кровь, а щека задергалась в нервном тике.

– Получай! – Едва поднявшись на ноги, канонир выдернул из-за пояса пистолет и нажал на курок.

Промахнуться в упор невозможно. Джо схватился за грудь, несколько секунд стоял, глядя на своего убийцу с неприкрытой ненавистью, а затем без стона упал.

Случившееся было таким неожиданным, что люди поневоле опешили. Напасть на моряка, а потом убить – такое не сразу поместилось в головах.

Нет, офицер вправе многое. Однако когда прав. Иначе получается произвол.

Канонир не учел одного – перед ним стояли вольные люди, много лет жившие по своим законам. И молчать они не привыкли. Не регулярный флот!

Часть оружия согласно приказу была уже на руках. Пока еще ненужное из-за дальности, оно вполне могло пригодиться совсем для другого. И пригодилось.

Удар нанес оказавшийся ближе всех Франсуа. Полусабля вонзилась канониру в спину, вынырнула на свободу и погрузилась чуть в стороне от первой раны.

Роб стал поворачиваться лицом к Франсуа, но другой матрос пырнул его ножом в бок. На мгновение офицер исчез в плотно обступившей его толпе, а когда толпа схлынула, на палубе лежал окровавленный труп.

Вид убитого офицера заставил некоторых прийти в себя. Это уже не шалости, это бунт, и как таковой заслуживает наказания.

Бригантина – корабль небольшой. Проснувшийся от шума и звуков голосов Пуснель в мгновение ока оказался на месте происшествия. Его считали почти своим, поэтому несколько матросов одновременно попытались растолковать ему смысл случившегося и причины.

Понять что-либо в гаме было трудно. Однако Пуснель понял и сразу начал действовать:

– Выпустить Коршуна! Срочно! Парни, надо скрутить Ягуара! Только не убивать, болваны!

Ругань от своего да в горячем деле не обидна. Напротив, бодрит и заставляет шевелиться живее. Парни с бака сами разделились на несколько групп. Одни бросились к трюму, другие, на всякий случай, оказались возле людей, которые могли бы поддержать Ягуара, третьи бросились к выходу из офицерского коридора.

Успевший поменять чулки Ягуар торопливо выскочил на палубу, но сразу несколько крепких рук вцепились в него, сорвали шпагу и пистолеты.

Тем временем на мостике Анри выжидающе посмотрел на Криса. Молодой помощник штурмана притих и вообще вел себя так, словно он здесь ни при чем. А вылезающий из трюма Коршун уже, не теряя времени, командовал:

– К повороту!

26Командор. Снова поиски

Мы шли на восток. Туда, куда нас подгонял ветер.

Оставалось надеяться, что испанец не обманул и «Сан-Изабелла» следует тем же курсом, только где-то впереди.

Боль утраты давно притупилась, как притупляется со временем любая боль. Человек не может непрерывно переживать. В противном случае мы бы сходили с ума еще в детстве. Вот где хватало поводов для огорчений! Будь то некупленная игрушка, лопнувший мяч или показавшееся обидным слово.

С возрастом считавшееся тогда горем вызывает улыбку. И то, если удастся вспомнить давно отыгранную трагедию. Большей частью с высоты лет детские годы кажутся безоблачными и светлыми, будто состояли из сплошных праздников и открытий.

Ладно, детские. Моя прошлая война тоже рисуется порою суровой, однако романтичной былью. Хотя какая романтика может быть на войне? Это потом, спустя годы, в спокойные времена о ней порой начинаешь вспоминать как о событии, требующем мужских качеств. На общем фоне серых будней – нечто выделяющееся и уже потому отчасти притягательное. Только никто не желает вернуться в это притягательное нечто.