Книга Детский сеанс. Долгая счастливая история белорусского игрового кино для детей - Мария Георгиевна Костюкович

высказываниях, не боятся спорить с учителями и даже проявлять неуважение: эта несуществующая школа как будто смеется над советской школьной системой, вернее, является ее язвительным, ироническим портретом. Может показаться, это портрет идеалистический – какой школа должна быть.

Но вот что происходит в школьном заповеднике для избранных. Сначала обнаруживается, что избранные не так уж хороши. В границах своего заповедника они прекрасны, но стоит выйти за его пределы, как проявляется их чудовищный изъян. Чтобы он стал понятен им самим, появляется чужак – персонаж извне, из обычной школы: учительница литературы Антонина Сергеевна в точном исполнении Маргариты Тереховой. И тогда становится ясно: история развивается не по образцу школьного фильма, а по лекалу другой драмы из шестидесятых – противостояния физиков и лириков, или разума и чувства. Почему этот конфликт стал однажды так важен в советском кино, притом конфликт не внутренний, а межличностный? Дискуссии о физиках и лириках, технической и гуманитарной интеллигенции – важный культурный атрибут оттепели: так обсуждали этические проблемы научного прогресса. Но почти сразу физик стал воплощением чистого интеллекта, а лирик – открытой чувственности. Ослаб идеологический контроль над самовыражением и интеллектуальной деятельностью, изменилась мораль, страх перед открытой эмоциональностью, перед свободой воплотился в конфликте чувственного и рационального начал. Холодный физик не давал горячему лирику витать в облаках и, возможно, тем самым заменил упраздненные образы контроля из сталинской эпохи, от секретаря парткома до самого Сталина, и по-новому воплотил рацио или властное, «мужское» начало.

Ансамбль учителей из фильма «Расписание на послезавтра»

Все упомянутые, сугубо оттепельные противопоставления действуют в «Расписании на послезавтра»: и «физик – лирик», и «разум – чувство», и «холодное – горячее» и даже «мужское – женское». В этом фильме образ физика дорос до своего абсолютного воплощения: рациональный, но неразумный тиран, блестящий, но печально ограниченный ум, к тому же ученик – неисправимое несовершенство, вечная незрелость. В отличие от «белой вороны» Гены Шестопала и от любимого всеми учителя истории Ильи Семеновича Мельникова из классического школьного фильма «Доживем до понедельника», гении из спецшколы и их учителя лишены даже иронии – они по-оттепельному серьезны. В образе вольной школы, воспитывающей гениев, с прекрасными творческими учителями, которые с азартом совершают научные открытия, а на досуге разыгрывают комические сценки, легко распознать неприглядную подложку заведения, где растят тиранов. Вывернем идеальный образ наизнанку, выйдет так: школа как несвободная система, которая растит посредственностей, с посредственными же, недалекими учителями, блюстителями порядка. Не находите ли вы, что перед нами традиционный оттепельный образ школы из школьного фильма? Нина Фомина просто остроумно освежила его.

Это противоречие образования до сих пор остается неразрешимым, но довольно легко вскрывается с появлением Антонины Сергеевны. Как чужак, она наделена привилегией не принимать устоев и не соглашаться с ранжиром – оставаться чужаком. Как чужаку, ей дано удобное положение, из которого можно наблюдать за учениками, не разделяя их интересов, и оспаривать их выпады о том, что «чувства ни к чему». Чистый лирик, Антонина Сергеевна проявляет только терпение, и оказывается, что железным гениям всегда не хватало именно этого: безусловного принятия не только их блестящего интеллекта, но и менее блестящей, такой неученой и растерянной души. Если еще пристальнее вглядеться, то научение патологических отличников человечности – тот же классический советский сюжет о перевоспитании хулигана, только снова иронически вывернутый наизнанку. Сомнительная детская справедливость наконец восторжествовала: раньше быть «как все» учили маргиналов, двоечников и «белых ворон», в новое время взялись переучивать совершенных отличников, чтобы они тоже стали «как все». С конца семидесятых троечник – новый идеал советского детского кино.

В середине семидесятых школьное кино начало изображать один занимательный конфликт: подспудный, фоновый конфликт отличников и троечников, который можно счесть ироничным послесловием к соцреалистическому конфликту хорошего с лучшим. Чтобы в тисках соцреализма все-таки воплотиться как можно полнее, образ ученика уже в середине 1950-х годов расщепился на отличника и троечника, подобно тому, как в народных сказках на добрую мать и злую мачеху расщепился образ матери. От канонического образа идеального пионера-отличника скоро устали, детский кинематограф предложил более живой образ обаятельной посредственности. Отличник поддался его силе, скуксился и оброс приметами надменности, скуки, подобострастия. В свете этого мировоззренческого конфликта (а конфликт отличников и троечников сугубо мировоззренческий, а не социально-ролевой) «Расписание на послезавтра» – саркастический приговор отличнику.

Душевная ограниченность гениев, а иногда вовсе эмоциональная ущербность, которой нет оправдания, достигает пика в коллизии с собакой: блестящий ученик Саша Багратион, влюбленный в первую красавицу школы Катю Шумейко, потрясен просьбой увести ее пса куда-нибудь, бросить. Саша забирает пса себе, мгновенно избавившись от любви, а за Катей Шумейко продолжает виться другой блестящий ученик, яростный изобретатель металлического водорода Вова Овечкин, может быть, потому, что любовь к холодному совершенству похожа на азартное стремление к научному открытию, больше знакомое душе Овечкина.

Игорь Добролюбов точно подобрал типаж для этой школьной красавицы – вряд ли красавица, но носительница отталкивающе симметричного, неподвижного лица. Исполнители ролей юных гениев вообще подобраны проницательно: их искали по специализированным школам, вероятно, угадав, что подростки из обычных школ, пускай с актерскими способностями, не сумеют достоверно сыграть эту рациональную холодность и вместе с тем жар научной увлеченности.

Мир, в котором живут герои, тоже основан на теме научного прогресса, новаторства, рационального достижения: городские сцены снимали в новом вильнюсском районе Лаздинай с новаторской, как будто футуристической планировкой и необычным многоэтажным строительством (его же можно увидеть в фильме «Приключения Электроника»). Одаренные ребята утоплены в идее совершенства и всемогущества разума, но когда они пробуют писать стихи, то стихи оказываются пошловатыми и бездарными. Этот внутренний конфликт прорастает наружу только благодаря учительнице литературы, которая настойчиво ведет для этого – для проращивания души в интеллектуально совершенных детях – мотив раскрепощения и повторяет его строчками Есенина, и дарит картину с розовым конем гению Вове Овечкину, который, помните, изобретает металлический водород, безнадежно любит совершенное чудовище Катю Можейко и решает математику за старшего брата. Конь, Пегас, воплощение свободы и стихии души – главный лейтмотив фильма. Он появляется там и сям литературной строкой, картиной, памятником, статуэткой в доме героев.

«Расписание на послезавтра» – подробный разговор не о порядке и его нарушении (хоть эта пионерская тема проступает в изображении школьных будней), а о душевной чуткости. Он время от времени сворачивает в тему гибкости и косности, или нового и старого – даже в спорах увлеченного директора школы и консервативного завлаба из НИИ, уверенного в том, что детей можно учить и по старинке, не нежничая с ними в спецшколах. Исподволь проявляется и болезненная тема отношений выдающегося и заурядного, она рифмуется с