Книга Кассаветис - Василий Степанов

Кассаветис

(Сост. Василий Степанов)

© 2017 Мастерская «Сеанс»

* * *

Предисловие

Он был по-голливудски красив, но не желал ходить в ногу. В «Грязной дюжине» Роберта Олдрича он парировал первый приказ Ли Марвина так: «Осужденный имеет право не маршировать». Кассаветис осудил себя сам. «Я сам себе мафия и сам готов свернуть себе шею». Его слова. По-хорошему злой, откровенный, путаный, нежный, внесистемный. Не жил и работал, а сопротивлялся. Хотя до «Грязной дюжины», как и до «Убийц» Сигела, и до «Ребенка Розмари» Полански, где он сыграл свои самые большие голливудские роли, нужно было как-то добраться. В 1950-м он закончил Американскую академию драматических искусств, после чего надолго погрузился в телевизионную поденщину, параллельно преподавая в собственной актерской мастерской. Эти упражнения стали основой для его будущих «Теней», телевизионные халтуры их оплатили. Его неслучайно называют отцом американских «независимых». Существование на встречных курсах – индустриальная рутина, с одной стороны, и осознанное желание быть аутсайдером – с другой – сделало его идеальным кандидатом на эту роль. Он шел работать на проекты, которые искренне считал бредовыми, чтобы оплачивать счета, тратить эти с такими проклятиями и трудом заработанные деньги на фильмы, которые, в общем-то, были не нужны публике. Его дебют «Тени» остался незамеченным в Америке, зато приглянулся жюри критиков на Венецианском фестивале. После этого MGM и Paramount дали Кассаветису сделать два фильма – оба никуда не годные, компромиссные, проклятые самим автором, – а потом отпустили восвояси. «Невозможно снять личный фильм, работая на студию». Его слова. Впрочем, переезд в Лос-Анджелес и переход от телехалтур к большим голливудским халтурам сослужили ему свою службу: в Лос-Анджелесе Кассаветис запустит «Лица», которые будет снимать четыре года. Полуимпровизационный, упивающийся крупными планами, непримиримо актерский фильм будет трижды номинирован на «Оскар» в 1969-м и легализует Кассаветиса-режиссера. Впереди у него будет пятнадцать лет работы: «Мужья», «Минни и Московиц», «Женщина под влиянием», «Убийство китайского букмекера», «Премьера», «Глория», «Потоки любви». В каждом из этих фильмов отпечатается вера Кассаветиса в человека, его растерянность перед жизнью, его жажда свободы от общепринятого, комфортного. Его потоки любви обрушились в текучку индустрии, словно водопад. С шумом и яростью. Еще одна смешная деталь из хроники сближений студийного и независимого – на площадке «Лиц» (то есть у Кассаветиса дома) в должности ассистента подвизался молодой Стивен Спилберг. Что он там увидел?

Василий Степанов

Жизнь и кино

И ярость, и полная тишина

Он часто врал, ругался с режиссерами, продюсерами и журналистами, провоцировал актеров, с которыми работал, считал, что постановщики, почти все, набиты дерьмом и интересуются только собственными амбициями, обожал спорить – причем иногда, отстояв свою точку зрения, тут же начинал отстаивать противоположную. Он сыграл несколько десятков ролей, снял двенадцать фильмов и несколько серий разных сериалов и, в общем, тоже был набит дерьмом и интересовался только собственными амбициями. А еще его интересовали чувства – не власть, не искусство, не деньги, даже не люди, а то, что людей объединяет, разъединяет, делает людьми. Он создал американское независимое кино. Он и был американским независимым кино.

Вся жизнь Джона Николаса Кассаветиса – это легенды о пренебрежении правилами, трагические будни шута, список поражений мегаломаньяка. Он никогда не хотел понравиться зрителям, наоборот – если на предварительном просмотре все были в восторге от фильма, он его переделывал. Он оскорблял актеров, чтобы они нашли правильную эмоцию. Он говорил: «Я готов убить любого актера, который не выразит себя». И еще: «Я ненавижу публику».

Джон Николас Кассаветис родился в семье греческих иммигрантов 9 декабря 1929 года. Его родители – Николас Джон Кассаветис и Катерина Деметри – познакомились в Америке, семья была небогатой, но, по воспоминаниям Джона, «эмоциональной», шумной, и к детям – старшему Николасу и младшему Джону – в ней относились с не меньшим уважением, чем к взрослым. В начале 1930-х Кассаветисы на несколько лет вернулись в Грецию, а когда снова оказались в Америке, Джону было уже восемь лет, и он не говорил по-английски, только по-гречески. Именно тогда он понял, что язык, в сущности, неважен, «эмоции – вот что у всех людей одинаково».

Он решил стать актером не только потому, что в детстве обожал фильмы Фрэнка Капры и боготворил Джеймса Кэгни, которого называл чуть ли не главной причиной своего прихода в кино. Кэгни, с его маленьким ростом, играл простых людей, «способных побороть гигантов». Кассаветис, тоже невысокий, говорил, что именно рост заставил его стать клоуном, постоянно актерствовать и шутить по любому поводу – чтобы не чувствовать себя ущербным коротышкой. В Американскую Академию Драматического искусства он поступил за компанию, потому что не хотел заниматься бизнесом, как его отец, а в Академии его ждали «всевозможные девушки и выпендреж». Ходит легенда о том, что на записи в Академию имя «Джон Кассаветис» не понравилось секретарю: слишком сложное, слишком длинное, лучше было бы придумать псевдоним. Обычно начинающие актеры слушались, придумывали себе имена попроще. Кассаветис ответил: «Ничего, выучат».

В Академии не преподавали классический Метод – систему Станиславского, а, скорее, объясняли, что настоящая актерская игра начинается, когда актер перестает играть. Лучшим своим учителем Кассаветис считал Чарльза Джелингера, человека, который, по словам Кассаветиса (а верить ему нельзя), произносил только две фразы: «ты не слушаешь» или «ты не говоришь». Подход Джелингера – «прекрати играть, будь человеком» – остался у Кассаветиса на всю жизнь.

После Академии Кассаветис пытался поступить в Актерскую студию Ли Страсберга, но его не приняли. Начались бесконечные поиски работы. Кассаветис в интервью слегка преувеличивал свое уныние, рассказывая, что никогда с тех пор не любил нью-йоркское метро, потому что в метро сразу вспоминал, как мотался от одной студии к другой, и везде ему говорили: «Оставьте свою фотографию, мы перезвоним», или «Вы слишком маленького роста», или «Мы будем иметь вас в виду». С 1950 по 1952 год его годовой заработок не превышал 200 долларов. Он снимался в эпизодических ролях – из «Четырнадцати часов» Генри Хэтэуэя его вырезали, в «Такси» Грегори Ратоффа мелькнул в роли продавца хот-догов. У Ратоффа он работал вторым администратором сцены на спектакле «Пятое время года».

Все изменилось, когда в 1954 Кассаветис снялся в телеспектакле Paso doble для телеальманаха «Омнибус» в роли тореадора-мексиканца. Между 1954 и 1959 годами, в «золотой век телевидения», он сыграет