Книга Беззвездное море - Эрин Моргенштерн

– Мм… мед, пряности, ваниль, апельсинная корка, – говорит Закери, припоминая похожий на ликер вкус, хотя перечисленное его не исчерпывает. – И алкоголя еще прилично, – добавляет он. – А что?

– Этот на вкус был как вино, соль и дым. Но он бы выпил, точно. Давай проверим, сработало ли.

И на этот раз дверь открывается.

Облегчение, которое чувствует Закери, уходит при мысли, что предстоит тащиться еще через весь громадный зал.

– Сейчас мы его зарегистрируем, – говорит Мирабель, – и пойдем с тобой по-настоящему выпьем. Мы это заслужили.

Продвижение их по направлению к кабинету Хранителя привлекает внимание не одной любопытной кошки, которые выглядывают из-за стопок книг и сваленных на полу люстр.

– Подожди здесь, – говорит Мирабель, снимая с себя руку Дориана и перекладывая его вес на Закери. Тот снова кажется тяжеленным и каким-то еще, в чем Закери и самому себе не хочет признаться. – Флеш-рояль, верно?

– Не думаю, что этот термин подходит к игральным костям.

Пожав плечами, Мирабель направляется в кабинет Хранителя. О чем у них разговор, Закери разобрать толком не может, но отдельные слова и фразы указывают на то, что это скорее ссора, чем разговор, а потом дверь распахивается, и Хранитель решительным шагом направляется к ним с Дорианом.

Не удостоив Закери взглядом, Хранитель все внимание свое отдает Дориану. За подбородок приподнимает тому голову, ерошит густые, перец с солью, волосы на висках, вглядывается придирчиво – в общем, Дориан подвергается осмотру значительно более основательному, чем сам Закери, когда он тут оказался.

– Это вы бросили за него кости? – спрашивает его Хранитель.

– Да.

– Вы бросили за него осознанно, не просто разжали пальцы и все?

– Ну да, – отвечает Закери. – А что, не надо было? – обращается он сразу к Хранителю и Мирабель.

Та вышла из кабинета с сумками Закери, которые забрала из гостиницы, на плече, и с компасом и ключом, болтающимися на цепочках, в руке.

– Ну, это несколько, необычно, – отвечает Хранитель, но в объяснения не вдается и, явно закончив с Дорианом, отпускает его голову, в результате чего она укладывается на плечо Закери. Не молвив больше ни слова, Хранитель разворачивается, уходит в свой кабинет и закрывает за собой дверь. Проходя мимо Мирабель, он обменивается с ней острым взглядом, но Закери видит только лицо Мирабель, а оно ничего значимого не выдает.

– И что это было? – спрашивает он, когда Мирабель принимает на себя свою долю веса Дориана.

– Точно не скажу, – отвечает она, не глядя ему в глаза. – Что-то вроде нарушения правил вкупе с маловероятным выбросом костей. Ну, давай оттащим его к нему в комнату. Аккуратней тут, не споткнись о кошку.

Они следуют по коридорам, которых он раньше не видел (один выкрашен в медный цвет, в другом книги висят на веревочных петлях), и есть слишком узкие, чтобы идти по три в ряд, так что приходится проходить боком. В целом, все выглядит массивней и страннее, чем помнится Закери, тут и там нависают тени, книг еще больше, чем раньше, и больше мест, в которых запросто заблудиться. Коридоры словно перемещаются, движутся, расползаются по сторонам, как змеи, и Закери смотрит строго перед собой, чтобы не упасть.

Они входят в зал, уставленный изящными низкими столиками и стульчиками, сплошь черными, и все завалены книгами, а книги все с золотым обрезом. На одном столике сидит маленькая серебристо-полосатая кошка с плоско уложенными ушками, сидит и желтым глазом высокомерно на них взирает. Пол выложен черной с золотом плиткой с узором из виноградных лоз. Кое-где эта плитка с лозой взбирается по стенам вплоть до сводчатого потолка.

Достав ключ, Мирабель открывает дверь между двумя виноградными лозами. За дверью – комната, очень похожая на ту, что досталась Закери, но решенная в синем цвете, с мебелью в основном из черного лака. Не вполне ар-деко, присутствует некоторый намек на комнаты, в которых должно пахнуть сигарами, и если принюхаться, то, вроде бы, действительно, что-то такое есть. Плитка на полу в клеточку – там, где не покрыта коврами в синих тонах. В небольшом сводчатом камине горит огонь. Несколько ламп накаливания, без абажуров, свисают с потолка на проводах, тускло светясь.

Они укладывают Дориана на кровать с изголовьем веером, подушки и одеяла темно-синего цвета, и у Закери снова кружится голова, и он осознает вдруг, как натрудил руки. И Мирабель растирает себе плечо и, судя по выражению лица, чувствует то же самое.

– Надо ввести здесь правило насчет доставки особей в бессознательном состоянии, – произносит она. – Или, может быть, завести тележку. – Подходит к дверце рядом с камином, которая поуже, чем кухонный подъемник в комнате Закери, просит: – Стащи с него туфли и пальто, ладно? – А сама строчит что-то на листочке бумаги.

Закери стягивает с Дориана истерзанные ботинки с дырочками, под которыми обнаруживаются ярко-лиловые носки, каждый палец вывязан отдельно, а потом, осторожно выпростав его из пальто, замечает на лацкане помятый бумажный цветок. Откладывает пальто на стул, а сам пытается расправить лепестки – и вдруг понимает, что может прочесть слова, которые на лепестках напечатаны, хотя прекрасно помнит, что раньше текст был по-итальянски.

Не бойся: судьбу у нас нельзя отобрать, это – дар.

Избегая слова на “м”, он начинает спрашивать Мирабель, как это выходит, что текст то на одном языке, то на другом, но по мере того, как этот самый текст перед его глазами переползает из итальянского в английский и обратно, головокружение его усиливается. Он смотрит вверх, и комната колышется, как будто он под водой, а не под землей, всего лишь. Теряя равновесие, он протягивает руку к стене, чтобы не упасть, и промахивается.

Мирабель оборачивается на грохот упавшей лампы.

– Ты что-нибудь пил там, пока сидел связанный? – спрашивает она.

Закери, не успев ответить, заваливается на пол.

Баллада о Саймоне и Элинор

Девочка не кролик, кролик не девочка

Девочка в маске кролика бродит по коридорам Гавани. Открывает двери, забирается под столы, а порой подолгу стоит как вкопанная посреди комнаты, невидяще глядя перед собой.

Пугает тех, кто наталкивается на нее, но такое бывает редко.

Маска очаровательная, старинная, похоже, что венецианской работы, хотя никто не помнит, откуда она взялась. Потертый розовый носик окружен очень правдоподобными усиками и золотой филигранью. Ушки торчат над головой, отчего девочка выглядит выше, чем есть, а мягкий, розовый с золотом румянец в их глубине оставляет впечатление, что они прислушиваются, ловят каждый звук, нарушающий тишину, в этот час одеялом окутывающую пространство.

Она уже попривыкла к этому месту. Научилась ступать легко и тихо, чтобы шаги не отдавались эхом. Этот навык она переняла у кошек, но, конечно, ходить так тихо, как кошки, не получается, как ни старайся.