Книга Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

— До свидания, Норма, — проговорил он и закурил. — Доскорого, старушка моя!

Луис поддержал старика за плечи с одной стороны, с другой —брат Нормы, невольно оттеснив похоронных дел мастера и его сына. Здоровякиплемянники (или внучатые, троюродные, в общем, самые-самые) уже отчалили,сочли, что обязанности свои они выполнили — тащить и погружать на катафалкгроб. Выросли они вдалеке от стариков. Норму знали больше по фотографиям да подвум-трем «визитам вежливости»: выпить пивка с Джадом, отведать стряпню Нормы,терпеливо выслушать истории о временах далеких и неведомых, отмечая, что даже вту доисторическую пору, оказывается, люди тоже мыли и до блеска надраивалимашины, играли в шары, даже смотрели с друзьями по телевизору боксерскиепоединки. Но вот званый вечер подходил к концу, и гости, облегченно вздохнув,откланивались.

Джад для семьи был осколком прошлого, этаким астероидом:оторвался от планеты и несется прочь, все меньше и меньше — едва разглядеть,все дальше и дальше в былое. Фотографии в альбоме. Рассказы старика в душной,жарко натопленной гостиной. Но сами-то гости не старики. Их не мучает артрит. УНИХ кровь исправно бежит по жилам. Прошлое неслось мимо них, иногда они ленивопридерживали его, разглядывали и равнодушно отпускали. Что им человеческоетело? Всего лишь конверт, в который Господь запечатывает свое посланиеВселенной, душу человека — так учат многие церкви. Ну, а оцинкованный гробпризван и конверт сохранить, и послание. Хотя для этих молодых людей прошлое —послание давно прочитанное — нужно отложить в сторону, чтоб не мешало.

БОЖЕ, СПАСИ ПРОШЛОЕ! — взмолился Луис.

Его бросило в дрожь при мысли, что наступит день и егособственные внуки воззрятся на него как на ЧУЖОГО — с головы до пят. И неважно,что это и его плоть и кровь, дети его детей, если, конечно, у Элли и Гейджабудет потомство, и он, Луис, доживет до той поры. Да, вот так меняетсяпредставление о прошлом и настоящем, так приходят в упадок семейные узы, а состарых фотографий смотрят совсем юные лица.

БОЖЕ, СПАСИ ПРОШЛОЕ! — снова взмолился он и еще крепче обнялстарика. В изножье гроба положили цветы, и задняя дверца катафалкаавтоматически опустилась. Луис вернулся за дочкой к церкви, и вдвоем они пошлик своей машине. Луис крепко держал девочку за руку: неровен час —поскользнется, туфельки у нее новые, на кожаной подошве. Одна за другой, урчамоторами, машины разъезжались.

— А почему у них фары горят? — с тихим удивлением спросилаЭлли. — Ведь сейчас и так светло.

— Это, малышка, в честь покойной. — И Луис включил фарысвоей машины. — Поехали!

Наконец-то! Они едут домой, похороны — позади. Собственно,не похороны, а лишь панихида в церкви у Горы Надежды. А земле Норму предадутлишь по весне, когда выроют могилу на кладбище. Элли вдруг ударилась в слезы.

Луис удивленно, не без тени тревоги, посмотрел на дочь.

— В чем дело, родная моя?

— Не будет больше печенья, — сквозь слезы сказала Элли. — Унее самое вкусное овсяное печенье было… и больше не будет… Потому что онаумерла. Пап, ну почему люди непременно умирают?

— Не знаю даже, — смутился Луис. — Может, чтоб новым людямместо освободить, тем, кто подрастает, ну, вот как ты или Гейдж.

— Ни за что не выйду замуж! Ни за что не рожу детей! —решительно заявила кроха. — Тогда и не умру! Это так ужасно! Так ди-и-и-ко!

— Но со смертью кончаются и страдания, — спокойно возразилЛуис, — я врач и вижу, как люди мучаются. Невыносимо изо дня в день видеть ихмучения. Поэтому я и перешел в университетский лазарет. Молодые, конечно, тожеболеют… им тоже бывает плохо, но с настоящими страданиями их болезни несравнить. — Луис помолчал. — Поверь, малышка, в старости людей смерть уже нетак страшит, не кажется ужасной или дикой, как тебе. А перед тобойдолгая-предолгая жизнь.

Элли уже не плакала, лишь всхлипывала, а вскоре и совсемуспокоилась и даже спросила, нельзя ли включить радио. Луис кивнул, и дочка тутже поймала песню популярного ансамбля «Этот старый дом», принялась подпевать. Адома стала увлеченно рассказывать матери о похоронах. Рейчел — молодец,выслушала дочь спокойно, с пониманием и сочувствием… только вот лицом былабледнее обычного да и задумывалась то и дело о чем-то своем.

Элли спросила, умеет ли мама печь овсяное печенье.

Рейчел словно дожидалась этого вопроса: тут же отложилавязанье, встала.

— Хочешь, сейчас напечем?

— Ура! — обрадовалась Элли. — Честное слово, прямо сейчас?

— А что нам мешает? Пусть только наш папа с Гейджем посидитчасок.

— Посижу с удовольствием, — откликнулся Луис.

Вечером он просмотрел медицинский журнал, сделал несколькопометок. Снова всколыхнулся старый, как мир, спор: в каких случаях накладыватьшвы, и как они должны заживать. Поистине, тесен мир хирургов. Обе спорящиестороны кивают на природу, и к соглашению им не прийти, свои взгляды ипсихологию не переделать.

Луису захотелось тем же вечером написать бунтарское письмо:точка зрения автора статьи неубедительна; приведенные примеры — лишь частныеслучаи, и не стоит обобщать; а само исследование грешит серьезнейшими, если непреступными, недочетами. Короче говоря, Луис преисполнился решительностиниспровергнуть наглого автора, причем непринужденно и остроумно. Он началрыться в книжном шкафу в поисках монографии Траутмена «Лечение ран». Но тутзаслышал на лестнице шаги Рейчел.

— Ты спать собираешься, Лу?

— Немного погодя. — Он оглянулся на жену. — Все в порядке?

— Да, дети уже спят.

— Они-то спят, а вот ты почему-то не спишь. — И взглянул наРейчел пристальнее.

— Не беспокойся за меня, Лу. Я просто сидела и читала.

— Честное слово? Не лукавишь?

— Честное-пречестное, — Рейчел улыбнулась. — Луис, до чегоже я тебя люблю!

— И я тебя. — Он снова бросил взгляд на книги, и, конечноже, на самом виду оказался Траутмен! Луис взялся за солидный том.

— Пока вас не было, Чер крысу притащил, — продолжала Рейчели попыталась беспечно улыбнуться. — Фу, такая мерзость!

— Да, незадача, — сконфуженно пробормотал Луис, боясь тономвыдать свою вину. — Тяжело тебе пришлось?

Рейчел уселась на ступеньки. Во фланелевом розовом халатике,без краски и помады, с собранными в хвостик волосами, она казалась маленькойдевочкой.

— Я, конечно, ее выбросила. Но, знаешь, кота мне пришлосьшлангом от пылесоса отгонять. Не отходил, понимаешь от… от трупа. Даже рычал наменя. Не шипел, а именно рычал! Такого в жизни не было! Он изменился впоследнее время. Как по-твоему, Луис, у него с головой все в порядке?