Книга "Еврейское слово". Колонки - Анатолий Найман

22–28 июня

Уверен, что если бы 31 мая шедшие на прорыв блокады Газы корабли «флотилии свободы» были задержаны израильским морским патрулем без выстрелов, жертв, без тех просчетов, которые ставят ему в вину все и сторонники, и противники, если бы операция прошла, говоря нашим нынешним языком, «более культурно», это вызвало бы никак не меньшие вопли возмущения и итог события оказался никак не лучшим. Уверен и что всё принимавшее в обсуждении этой истории население земного шара тоже уверено в этом – столь же несомнительно, что и я. Причем всё поголовно: как та ничтожная часть, которая сочувствует Израилю, так и то подавляющее большинство, которое называет себя настроенным проарабски. Сочувствующие Израилю – потому, что хоть на мгновение ощущают себя в его шкуре и тем самым знают, что цель флотилии не церемониальный этикет, а твое горло, которое надо рвать, пусть и рискуя собственным. А выступающие под вывеской проарабского общественного мнения – потому, что хрен с ними, с арабами (даже резче: хрен с нами, арабами), но только пока я, антижидовская морда, жив, не удастся сделать евреям ничего, что бы вызвало мое одобрение.

Это не антисемитизм, не неприязнь к евреям. Это мучительная неприязнь к мысли о евреях. Любой. К мысли о том, что они что-то там делают и говорят, и это независимо от меня приходит мне на ум. А я, как бы поизящней выразиться, антисионист и происламист, не хочу, чтобы приходило, ненавижу, когда приходит. И это как наваждение. И Гитлер уже принимал окончательное решение и преуспел – а ничего не изменилось. И теперь, дай бог здоровья арабам, есть куда направить силы – а ничего не меняется. И получается, что выбор у меня – или сидеть сложа руки, или, на худой конец, порулить в Газу с цементом и детскими игрушками.

Особенно трогательно было узнать, что среди активистов гуманитарной помощи на борту были нобелевские лауреаты. Сразу видно, самоотверженные люди, погруженные в свои возвышенные мысли, отрванные от земных свар. Вот их бы первых я отвез в Ашдод, в Ашкелон, так сказать, в карантинную зону перед тем, как дать им припасть к страдающей земле Газы. Разместил бы в гостиницах и подержал с недельку под падающими с небес свободолюбивыми братскими кассамами.

Ладно, сдержим сарказм, отфильтруем базар. Вроде бы всё как всегда: провокация, как говорят спортсмены, за гранью фола; противодействие израильтян крайней опасности; агрессия; карты на стол; дружный мировой рев. Но у меня ощущение, что на этом самом мероприятии с флотилией поменялось – едва-едва, но заметить можно – политическое качество времени. Его текущего момента. Температуру негодования по поводу Израиля зашкаливает, децибелы хорового скандирования «смерть государственным террористам!» на рекордном уровне, либералы в ужасе, Хамас набирает очки – всё так. Всё будет так и дальше. Но легкое-легонькое есть впечатление, что все, какие находятся в распоряжении у прогрессивного человечества и его пассионарной исламисткой части пластинки, поставлены и проиграны на раз больше, чем можно было. Игла перескакивает через бороздку, и слушатели не вполне уверены, не слышали ли они уже эту песню, которую им выдают за новую. Не писал ли уже писатель Оз, что арабы – невинные жертвы хищных евреев, и евреям надо как можно скорее откатиться в границы до 67-го года, если не более ранние.

Больше того, появилось легкое-легонькое впечатление, что из утверждений, будто Израиль безнадежно проигрывает информационную войну, словно вынули нерв. Я бы, например, и раньше не пошел работать в службу информационной борьбы с арабами, какую ни обещай мне зарплату. И, как видим, не я один: охотников тратить время на эту обессиливающую тоску и скуку мало. А теперь и вовсе – какая борьба? Какую информационную войну надо не проиграть? С показом искалеченных палестинских ребятишек? Некуда их тут всунуть. Выдумку, что кровавые детоубийцы захватывают прогулочные шаланды с гуманитарной помощью, не подхватит ни один серьезный человек. Несерьезные, само собой, подхватят, но они не в счет потому, что подхватят что угодно и вне всякой информационной войны. Короче говоря, все новости такой войны, что информационные, что дезинформационные, на ближайшее время исчерпаны. Собраться под выдвинутые болельщиками Газы лозунги «Евреи, убирайтесь в Освенцим!» прогрессивная мировая общественность на данный момент еще не готова. Похоже, что надо сделать небольшой перерыв. Дать подрасти новеньким. Дать передышку верным стареньким. И тогда с освеженными силами, вперед!

Конечно, возмутительно: граждан твоей страны берут, как каких-нибудь сомалийских пиратов, на абордаж, ссаживают на негазский причал и отправляют по месту жительства. Тут, разумеется, камни в окна израильских посольств, сжигание флагов, отзыв амбассадоров. Турецкий премьер-министр в мудром гневе возглашает на собственном языке и на древнееврейском «Не убий!». А что премьер думал, когда его граждане поднимались по трапу на эту увеселительную прогулку? Да небось тогда и заучивал на древнееврейском.

Жители Земли давно усвоили, что при нынешних средствах связи и взаимозависмости государств земной шар превратился в глобал вилледж, вселенскую деревню. Это не столько метафора, сколько точное название положения дел. Как в любой деревне, в ней каждый знает про другого, имеет о нем мнение, назначил ему репутацию и цену. При этом держит в уме, что назначил субъективно, ориентируясь на свое к нему чувство: расположение – или неприязнь. Есть в этой деревне и еврейский дом. О том, как к нему относятся, незачем распространяться. События 31 мая вызвали ожидаемую реакцию – и более быстрое, чем ожидалось, падение интереса к случившемуся. Через неделю в бегущей строке новостей промелькивало разве что осуждение действий Израиля со стороны шведских докеров и требование (?) германского бундестага прекратить блокаду Газы. Чемпионат мира по футболу окончательно перетянул внимание на себя.

Был пущен слух, что «умные евреи давно уже покинули Израиль». С ответственностью заявляю, что это не так. Все мои друзья, знакомые и малочисленные родственники живут там, как жили. А они – придется поверить мне на слово – сплошь все умные.

17–23 августа

Этим летом произошло событие, которое несомненно является крупным литературным. Как и таковым же нравственным. Как и юридическим. Как и общекультурным. Как и бытовым. Тельавивский гражданский суд вынес решение об открытии архива Франца Кафки. Об этом много и в подробностях писали и говорили, ситуацию проанализировали с разных сторон. Мы попробуем рассмотреть случившееся с точки зрения отношений между людьми. В частности, между людьми и артистом, в данном случае писателем. Между их претензиями на обслуживание их художественных запросов, интеллектуальных интересов, вкусов, просто их любопытства. Даже на получение от художественного произведения выгоды. Кто господствует в этой сфере, кто над кем властвует, артист над потребителями искусства или они над ним?

Кафка умер в 1924 году в возрасте 41 года. Вместе с Прустом и Джойсом он составляет великую писательскую триаду XX столетия. В отличие от двух других, чья таинственная прелесть и необоримая, не до конца объяснимая притягательность обусловлены тем, что мы привыкли звать гениальностью, но в обыденной жизни встроенных в общество, Кафка, также будучи гений, представлял собой личность явно выделенную из человечества, отдельную от него, словно бы иноприродную ему.