Книга Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам - Эдуард Филатьев

«Мечтая о могучем даре Того, кто русской стал судьбой, Стою я на Тверском бульваре, Стою и говорю с собой.

Блондинистый, почти белесый, В легендах ставший как туман, О, Александр! Ты был повеса, Как я сегодня хулиган»».

Завершалось стихотворение убеждённостью в том, что, несмотря на всевозможные преследования, поэт Есенин будет идти своей дорогой:

«Но, обречённый на гоненье, Ещё я долго буду петь… Чтоб и моё степное пенье Сумело бронзой прозвенеть».

Для чего «пел» Сергей Есенин, он сам сказал писателю Всеволоду Вячеславовичу Иванову:

«Я пишу для того, чтобы людям веселей жилось».

Слышал ли Маяковский выступление Есенина у памятника Пушкину, сведений нет. Известно лишь, что в начале июня Владимир Владимирович пришёл в Московский университет, где проходило заседание Общества любителей российской словесности. В этом мероприятии принимал участие и поэт Вячеслав Иванович Иванов, приехавший в Москву из Баку на торжества, посвящённые пушкинскому юбилею. Один из студентов, выйдя на трибуну, стал приветствовать гостя в таком высокопарном тоне, что Маяковский мгновенно вмешался, крикнув:

– Прекратите словоблудие! Ни Вячеславу Иванову, ни нам эта патока не нужна. Давайте лучше поговорим о деле, почитаем хорошие стихи! Не вчерашнего дня поэзию, а сегодняшнюю!

Иванов поддержал Маяковского, сказав, что с удовольствием послушает его стихи.

И Маяковский прочёл своё новое стихотворение – «Юбилейное». Оно большое – 354 «маяковских» строк (лесенкой). И начало у него довольно неожиданное:

«Александр Сергеевич, / разрешите представиться, / Маяковский. Дайте руку! / Вот грудная клетка. / Слушайте, / уже не стук, а стон: тревожусь я о нём, / в щенка смирённом львёнке. Я никогда не знал, / что столько / тысяч тонн в моей / позорно легкомыслой головёнке»..

Поэт, ещё совсем недавно жаловавшийся на отсутствие настоящей любви, теперь заявлял о том, что сердце его «смирили», превратив из мужественного «львёнка» в покорно повизгивающего «щенка». И он принялся рассказывать Пушкину о ситуации в своей жизни, о своих личных переживаниях:

«Я / теперь / свободен / от любви / и от плакатов. Шкурой / ревности медведь / лежит когтист… Айда, Маяковский! / Маячь на юг! Сердце / рифмами вымучь – вот / и любви пришёл каюк, дорогой Владим Владимыч».

Напомнил и о Дантесе, намекнув на Александра Краснощёкова:

«Их / и по сегодня / много ходит – всяческих / охотников / до наших жён».

Перечисляя своих современников-стихотворцев, легонько подковырнул имажинистов и крестьянских поэтов:

«Ну, Есенин, / мужиковствующих свора. Смех! / Коровою / в перчатках лаечных. Раз послушаешь… / но это ведь из хора! Балалаечник!»

Посетовал Маяковский и на то, что Пушкина уже нет:

«Были б живы – / стали бы / по Лефу соредактор. Я бы / и агитки / вам доверить мог».

И поэт пригласил поэта пожаловать в Советский Союз:

«Хорошо у нас / в стране Советов. Можно жить, / работать можно дружно. Только вот / поэтов, / к сожаленью, нету – впрочем, может, / это и не нужно».

Если гонимый властями Сергей Есенин заявлял о своём намерении ещё «долго петь», то Маяковский тоже не стремился покидать этот свет. Его стихотворение заканчивалось чётко сформулированным взглядом на жизнь:

«Мне бы / памятник при жизни / полагается по чину. Заложил бы / динамиту / – ну-ка, / дрызнь! Ненавижу / всяческую мертвечину! Обожаю / всяческую жизнь!»

Поэзия и политика

Вскоре обожавшему «всяческую жизнь» Маяковскому был вручён очередной документ, который, видимо, должен был помочь уберечь поэта от многих неприятностей:

«С. С. С. Р.

Объединённое

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ

при

Совете Народных Комиссаров

Июня 12 дня 1924 года

УДОСТОВЕРЕНИЕ № 8252/к

Выдано гр. Маяковскому, проживающему по Лубянс пр. в доме № 3, на право ношения и хранения револьвера Браунинг № – …

ПРИМЕЧАНИЕ.

1. Действительно на всей территории С.С.С.Р.

2. При перемене адреса сообщить в ОГПУ».

Разве этот документ не говорит о том, что к Главному Политическому Управлению страны Советов Владимир Маяковский имел отношение самое непосредственное?

А резидент ОГПУ в Палестине Яков Блюмкин зачем-то очень понадобился своему начальству – в июне 1924 года его отозвали с Ближнего Востока, и он покинул Яффу. Резидентом стал Яков Серебрянский, которому предстояло создать (Блюмкин только начал это дело) глубоко законспирированную агентурную сеть. Началась работа, очень тонкая и весьма деликатная. В результате удалось завербовать довольно большую группу агентов, состоявшую не только из сионистских переселенцев из России, но и из бывших белогвардейцев, которых судьба занесла в Палестину.

Когда Блюмкин вернулся в Москву, глава ИНО ОГПУ Меер Трилиссер вызвал на Лубянку жену Серебрянского Полину Натановну (она в 1921 году вступила в РКП(б) и работала в Краснопресненском райкоме партии). Историк российской разведки Эдуард Прокопьевич Шарапов описал эту встречу так:

«Вам нужно ехать к мужу, – сказал Трилиссер. – Ему трудно. Вы должны быть рядом.