Книга Маршал Советского Союза - Дмитрий Язов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уезжая в отпуск, я высказал пожелание, чтобы Крючков и Язов находились на месте, я доверял им полностью. На сей раз я, словно что-то предчувствуя, попросил быть на месте и Ельцина».
Небольшой комментарий к «словно что-то предчувствуя» и к тому, что ситуация, возникшая 18 августа, явилась для него полной неожиданностью. Я уже отмечал, что Попов услужливо поднес фитиль к запалу ГКЧП через посла США Мэтлока еще 17 июня.
А. Бессмертных на допросе 6 ноябре 1991 года рассказал о том, что 20 июня 1991 года, когда он только что возвратился из американской резиденции после переговоров с Дж. Бейкером в советское посольство в Берлине, ему позвонил сам господин Бейкер, предложив встретиться по весьма срочному делу.
Александр Александрович в это время уже беседовал с министром иностранных дел Кипра. Но, выдумав предлог, он оставил киприота, и через черный ход помчался к госсекретарю США.
Дж. Бейкер сказал Бессмертных: «Я только что получил из Вашингтона информацию. Я так понимаю, она построена на разведывательных источниках. Вполне вероятна попытка уже сегодня сместить Горбачева».
Далее Бессмертных сообщил: «Я, конечно, совершенно опешил! Бейкер сказал, что его слова подтверждает шифровка». Далее он пояснил: «Понятно, это дело сугубо деликатное, и нам нужно как-то такую информацию передать. По нашим данным, – в смещении будут участвовать Павлов, Язов, Крючков». Возможно, Бейкер еще кого-то назвал, но за троих я отвечаю точно. Эту информацию необходимо довести до сведения Горбачева».
Далее Бейкер спросил Бессмертных: «Есть ли совершенно защищенная связь с президентом? ВЧ у вас находится под контролем КГБ». Бейкер предложил имеющуюся информацию передать через американское посольство. Я в свою очередь обещал позвонить А. Черняеву, попросить его, чтобы быстро организовали встречу с послом США.
Вернувшись в посольство, Бессмертных свернул беседу с министром Кипра и позвонил Черняеву. Он сообщил о беседе с Бейкером, попросил его, что если на прием запросится посол Мэтлок, то желательно бы принять его. Черняев ответил: «Уже попросился, мы его принимаем».
22 июня утром, в день начала войны с фашистской Германией, состоялось возложение Горбачевым венков на могилу Неизвестного солдата. После церемонии возложения венков Михаил Сергеевич и принял Бессмертных, министр лично доложил полученную информацию от Бейкера.
«Михаил Сергеевич, – вспоминал Бессмертных, – поблагодарил меня за то, что я ему все рассказал. Он также сказал, что с этими деятелями поговорил. Круто поговорил. Но обстоятельства этого разговора мне неизвестны».
Лично со мной ни «круто», ни спокойно никто не разговаривал, президент солгал министру иностранных дел. Кому же он говорил правду? Остается только думать: президенту США! Но вернемся к протоколу допроса «свидетеля» Горбачева на суде.
Вопрос: «Непосредственно перед отъездом в Крым у вас были контакты с кем-либо из будущих членов ГКЧП? Не показалось ли вам их поведение необычным?»
Ответ: «Да, встречи были, но самого обычного рабочего порядка. Кроме того, они практически все провожали меня на отдых».
Отвечая на вопросы, Горбачев старался унизить приехавших к нему в Форос товарищей. Себя же Горбачев старался представить героем. Это хорошо понимали те, кто стояли за ним и, льстя его самолюбию, помещали Горбачева среди роскошных декораций Истории. Если же Горбачев проговаривался, то его монолог заглушали победными фанфарами. Все другие маленькие театрики Ростроповича, Афанасьева, Боннэр, расстриги Якунина были призваны растиражировать кремлевскую пьеску, как раньше говаривали, «от Керчи до Вологды».
Демократия победила, но среди победителей не оказалось Горбачева. Остались невостребованными и модные платья Раисы Максимовны от столичного кутюрье, в которых доктор философии щеголяла на политических смотринах во время выездов Горбачева на областные партийно-хозяйственные активы.
Со временем костюмы от этой политической массовки на себя примерили «спасители России» с сомнительной репутацией, а реквизит от кремлевского спектакля растащили по бывшим советским республикам.
Валентин Иванович Варенников так воссоздает картину встречи с Горбачевым в Форосе: «…Беседа с нашей стороны проходила корректно. Михаил Сергеевич же допускал непарламентские выражения. Для меня это было странным. Но затем я все это отнес на счет того, что беседующие люди были близки друг к другу, хорошо усвоили традиции и поэтому общались так, как это было заведено.
Мною первоначально было принято решение – отсидеться и отмолчаться, тем более что никто никаких конкретных задач по этой встрече не ставил. Но беседа сложилась так, что я вынужден был подать реплику, а затем и предоставить президенту широкую информацию о высказываниях офицерского состава. Офицеры, в частности, спрашивали, почему проект Союзного договора не отражает результаты референдума, а также требования Съезда народных депутатов СССР о сохранении Союза? Почему сепаратистским, экстремистским силам позволено действовать так, как они считают нужным? Почему военнослужащие во всем ущемлены? Почему у нас не выполняется Конституция СССР, хотя президент на ней присягал перед всем советским народом?
Горбачеву ничего не оставалось, как сказать: «Я все это уже слышал…»
Горбачева допрашивали 14 сентября, а Раису Максимовну 8 октября 1991 года, так что было время подготовиться.
Слово Раисе Максимовне: «Под арестом нас держали 73 часа. Первое потрясение, когда Михаил Сергеевич зашел и объявил, что мы изолированы, что это арест. Михаил Сергеевич заметил, что он ни на какие авантюры не пойдет. «Мы с тобой», – сказала семья…
Очень трудно было понять, что в это время творилось и на море. Увеличили число сторожевиков и боевых кораблей… По-видимому, нам демонстрировали, что мы арестованы, что вокруг нас полная изоляция и нас в любой момент могут вывезти. Военные корабли – несколько десантных кораблей на воздушных подушках, как рассказал Толя, – шли прямо на нашу дачу. Не дошли совсем немного».
Следствие допросило сотни свидетелей, и никто не подтвердил, что менялось число «сторожевиков» на охране акватории вокруг дачи президента. Катера на воздушной подушке из Феодосии переходили на базу в Донузлав и ближе 14–15 километров к берегу не подходили.
Следователь Леонид Георгиевич Прошкин весьма вежливо поставил вопрос Раисе Максимовне: «Кого-либо из охраны, из обслуги вы просили о помощи, о содействии в организации связи с внешним миром? И был ли отказ с чьей-либо стороны либо препятствие в этом? Или настолько все было поставлено, что было невозможно кого-либо просить?»
Ответ Раисы Максимовны: «Мы вынуждены были общаться с Генераловым. Все требования – включить связь, дать газеты, включить телевизор – мы передавали Генералову через Олега и Бориса из охраны. Они были старшими по охране, и у нас не было оснований им не доверять. К ним я обратилась и с вопросом, можно ли передать информацию на волю, минуя Генералова?
После того как Олег сказал, что мы блокированы с моря и по суше не проползешь, я стала думать, кому из окружающих нас мы можем доверить пленки и заявление Михаила Сергеевича. Одну из пленок я дала A.C. Черняеву по простой причине – с ним работала Ольга, а у нее, со слов Анатолия Сергеевича, больной ребенок и больной отец в Москве. Они – Анатолий Сергеевич и Ольга – бесконечно требовали, чтобы ее выпустили».