Книга Улица Марата и окрестности - Дмитрий Шерих

И еще одна смертная казнь, самая знаменитая. Вновь процессия движется по Николаевской, снова оживленные зрители запасаются скамеечками и лавочками (об этом мы уже знаем из воспоминаний Петра Гнедича). Только позорных колесниц на сей раз две. В них сидят пять человек с повешенными на груди табличками «Цареубийца»: Желябов, Кибальчич, Рысаков, Михайлов, Перовская. Их, осужденных за убийство Александра II, везут к месту казни...

«Начиная с восьми часов утра солнце ярко обливало своими лучами громадный Семеновский плац, покрытый еще снегом с большими тающими местами и лужами. Несметное число зрителей обоего пола и всех сословий наполняло обширное место казни, толпясь тесною, непроницаемою стеною за шпалерами войска. На плацу господствовала замечательная тишина» (это из официального отчета о казни).

В 8 часов 50 минут процессия на месте, на Семеновском плацу. С балкона своей квартиры на Николаевской, 84, за происходящим наблюдает актриса Александринского театра Мария Савина (о чем рассказывает в своих мемуарах адвокат Карабчевский):

«Знаменитая артистка М.Г. Савина, жившая в то время в конце Николаевской улицы, видела со своего балкона весь печальный кортеж. Она утверждала, что кроме одного из приговоренных, Рысакова, лица остальных, влекомых на казнь, были светлее и радостнее лиц, их окружавших. Софья Перовская своим кругловатым, детским в веснушках лицом зарделась и просто сияла на темном фоне мрачной процессии».

А вот иное свидетельство, из официального документа: «Осужденные преступники казались довольно спокойными, особенно Перовская, Кибальчич и Желябов, менее Рысаков и Михайлов: они были смертельно бледны. Особенно выделялась апатичная и безжизненная, точно окаменелая физиономия Михайлова».

С Михайловым был связан один из самых драматических моментов казни. Когда палачи выбили из-под его ног скамейку, веревка оборвалась и Михайлов рухнул на помост. Многочисленные зрители заволновались, в толпе послышались возгласы о помиловании, но палачи снова приступили к своим обязанностям. Михайлов был еще жив, он сам взобрался на скамейку. И снова веревка оборвалась!

Мемуарист Лев Плансон вспоминал: «Невозможно описать того взрыва негодования, криков протеста и возмущения, брани и проклятий, которыми разразилась заливавшая площадь толпа. Не будь помост с виселицей окружен внушительным сравнительно нарядом войск, вооруженных заряженными винтовками, то, вероятно, и от виселицы с помостом, и от палачей и других исполнителей приговора суда в один миг не осталось бы ничего...

Но возбуждение толпы достигло своего апогея, когда с площади заметили, что Михайлова собираются вздернуть на виселицу еще раз...

Прошло с того момента более тридцати лет, а я до сих пор слышу грохот падения грузного тела Михайлова и вижу мертвую массу его, бесформенною кучей лежащую на высоком помосте!..

Однако откуда-то была принесена новая, третья по счету, веревка совершенно растерявшимися палачами (ведь они тоже люди!..).

На этот раз она оказалась более прочной... Веревка не оборвалась, и тело повисло над помостом на натянувшейся как струна веревке...».

В 9 часов 30 минут казнь была, наконец, завершена. Тела сняли с виселицы и отправили на Преображенское кладбище. Войска отправились в казармы. Зрители начали расходиться. А палачи открыли торговлю кусками снятых с виселицы веревок: было много желающих купить их «на счастье»...

Казнь народовольцев была последней публичной казнью в Петербурге. После этого только однажды, в 1946-м, на площади у кинотеатра «Гигант» повесили восьмерых гитлеровцев. Но это был уже послевоенный Ленинград.

ПИОНЕРЫ НЕ ЗАБЫТЫ

В 1880-е годы облик Семеновского плаца изменился радикально. Прежде всего благодаря ипподрому, первые бега на котором прошли зимой 1880/81 годов. Вначале все ипподромные сооружения были временными, но десятилетие спустя ипподром принял уже внушительный вид: архитектор Леонтий Бенуа построил трибуны, увенчанные шатровыми башенками.

По воскресеньям, когда устраивались бега, сюда съезжались зрители со всего Петербурга. Здесь были знатоки, истинные ценители конного спорта, а были и любители азартных игр – благо на ипподроме действовал тотализатор. «Играют положительно все. Множество биноклей следят за исходом скачек, и стоит только дождаться, чтобы лошади пришли к столбу, чтобы вся тысячная толпа хлынула к кассам». Известно, правда, что основную прибыль тотализатор приносил не игрокам, а самому ипподрому – в лучшие времена до сорока тысяч рублей в день!

Нередким игроком на тотализаторе и вообще частым гостем Семеновского ипподрома (он же ипподром Императорского общества поощрения рысистого коннозаводства) был Александр Иванович Куприн. Он и жил-то неподалеку, на Разъезжей улице. Ипподромные впечатления Куприна отразились в его знаменитом рассказе «Изумруд», посвященном судьбе беговой лошади:

«Трибуны сплошь от низу до верху чернели густой человеческой толпой, и в этой черной массе бесчисленно, весело и беспорядочно светлели лица и руки, пестрели зонтики и шляпки и воздушно колебались белые листики программ. Постепенно увеличивая ход и пробегая вдоль трибуны. Изумруд чувствовал, как тысяча глаз неотступно провожала его, и он ясно понимал, что эти глаза ждут от него быстрых движений, полного напряжения сил, могучего биения сердца, – и это понимание сообщало его мускулам счастливую легкость и кокетливую сжатость».

На Семеновском ипподроме устраивались только бега – когда лошади идут рысью, запряженные в коляску-качалку. Скачек здесь не бывало.

Зато устраивались тут соревнования по другим видам спорта, имевшим мало отношения к лошадям. Состязались между собой велосипедисты. А в сентябре 1893 года на ипподроме прошел один из первых в Петербурге футбольных матчей. На следующий день в «Петербургском листке» сообщалось: «Игра кончилась победой одной из партий над другой». А также: «Господа спортсмены в белых костюмах, бегая по грязи, то и дело шлепались со всего размаха в грязь и вскоре превратились в трубочистов. Все время в публике стоял несмолкаемый смех...»

В конце XIX века развлечений на Семеновском плацу стало еще больше. Рядом с ипподромом – поближе к железнодорожным путям – стали устраивать праздничные народные гуляния. До той поры балаганы, театры и карусели ставились в центре Петербурга, на Адмиралтейской площади, на Марсовом поле – но в 1898 году решено было перевести их на Семеновский плац.

Мемуаристам Дмитрию Засосову и Владимиру Пызину эти гуляния запомнились хорошо: «На плацу на масленице выстраивались балаганы, карусели, ларьки с игрушками, сладостями, горячими блинами. Особым успехом пользовались большие карусели, изображающие палубу корабля. Площадка карусели при вращении меняла плоскость движения, создавалось впечатление, что палуба качается и ты находишься на корабле в сильную бурю. Многих действительно укачивало, но, несмотря на это, публика валом валила, особенно мальчишки... Стоимость поездки была три или пять копеек. Карусель вращало вручную несколько здоровенных парней, упирающихся в горизонтальные балки...