Книга Битва при Пуатье - Жан Девиосс

Бросая вызов таким образом, арабы попытались применить против франков свою испытанную тактику – устрашить врага, раздробить его этим таранным ударом и свести общую атаку к многочисленным поединкам. На этой второй стадии единоборства для сарацина дело заключается в том, чтобы напасть на группу, осыпав ее в упор градом стрел, а затем очень быстро отступить, увлекая в погоню за собой более тяжелого всадника, к которому араб скоро возвращается и сражается, пользуясь преимуществом. Итак, нападение и бегство, призванные распылить силы противника и вызвать у него смятение. Этот своеобразный боевой дух у арабов в крови и отвечает их приемам верховой езды и ловкости лошадей. Тактика отлива и прилива, в основе которой подвижность и скорость, атака и притворное отступление.

Армия Карла Мартелла противостояла этому первому сокрушительному удару, недвижная, как ледяная стена. Европейские воины, закаленные двадцатью годами беспрерывных войн, не поддавались страху и сохраняли стойкость под градом мусульманских стрел. Сарацинское полчище разбилось об их стену. Тщетно мавры пытались посеять смятение среди тяжеловооруженных франков, которым, по-видимому, способствовала еще и излюбленная у германцев диспозиция битвы. Тацит писал, что обычно каждый отряд выстраивался в форме треугольника и соединялся с другими так, чтобы образовать общий угол, cuneus.

Таким образом, войско Карла противопоставило врагам фронт, ощетинившийся железом, из-за которого, напоминая глухой рев, раздавался крик воинов, усиленный эхом от их полых щитов. И ужасная секира поднималась, чтобы обрушить на нападающих страшные удары.

Арабы неустанно появлялись и исчезали, перестраивались и бежали, чтобы снова возвратиться. Их конница стремилась любой ценой вклиниться между франкскими линиями, изматывая их своими ударами, затем, по-видимому, отказывалась от этого намерения и скрывалась из виду, чтобы появиться снова с еще большей силой.

Таким образом, в свете военного искусства арабов и франков, рассказ Анонима о начальной фазе битвы при своей удивительной лаконичности выглядит неопровержимой истиной или, по крайней мере, правдоподобен.

«…Но когда сильные своей телесной мощью люди Австрии (Австразии) с нацеленным в сердце железным оружием в руках нашли короля и убили его, ночь положила конец битве…»

Контратака

Вероятно, что этот второй этап битвы был отмечен истощением сил у арабов и растущей уверенностью у их противников. Арабы были разочарованы, даже в смятении, очутившись перед лицом неприятеля, который, казалось, отказывал им в том, что они считали «типичной» битвой. К тому же франки плохо понимали врага, который отступает и бежит; может быть, они даже его недооценивали. Так что австразийские всадники вышли из состояния бездействия и, оставив оборонительную тактику, в свою очередь, начали атаку. Тяжелые эскадроны Карла пришли в движение. Для араба абсолютно не могло быть и речи о том, чтобы ждать удара. Он избегал контакта, он размыкал строй и продолжал свою тактику поддразнивания одиночными выпадами. Тогда, скорее всего, этот бой был напряженным и торжественным, а чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону, участвовавшую в битве. Впечатляющее описание Г. Пертца, возможно, не так уж абсурдно, хотя и страдает преувеличением:

«Люди падали тысячами, и кровь лилась потоками, но это не приносило никому решающего успеха; солнце снова осветило своими лучами эту бойню, которая все не прекращалась; австразийский меч, с которым умело управлялась железная рука, со свистом разрубал тела воинов, вонзался в мягкие ткани, пробивал себе дорогу сквозь прочные кирасы и бронзовые шлемы…»

Чтобы воссоздать атмосферу, нужно дать некоторые крупные планы этого дня:

«…падает с лошади на полном ходу с лицом, раскроенным обломками шлема, с ранами на лбу и щеке, с выбитыми передними зубами.

…Некоторые арабы желают умереть мучениками за веру, они читают молитву, берут свои мечи и, сломав ножны, бросаются на неприятельские ряды, чтобы встретить смерть.

…они бросают оружие, чтобы снять с шеи кривую саблю, срубая голову одним ударом, а потом еще и еще одну».

Все покрывает металлический и глухой лязг:

«…мозг и кровь льется как дождь, и сраженные воют и кричат "Господи, помилуй"».

Как утверждает хроника Сен-Дени, Карл набросился на сарацин как голодный волк на овец, «auffi comme lileux fameilleux fe fiert entre les brebis».

Исход битвы решили два фактора, неравные по своему значению. О первом, то есть о нападении франков на арабский лагерь, Аноним молчит. Об этом нам сообщает псевдопродолжатель Фредегара – те Хильдебранд.

«На этих воинственных людей он обрушился с помощью Христовой и опрокинул их шатры…»

Сарацинский лагерь в опасности

Эту фразу, которую позднее копирует летописец Сен-Дени, воспроизводит в своей хронике и Адемар Шабаннский. Все последующие историки соглашаются с тем, что франки tentoria eorum subvertit (опрокинули шатры). Как нам представляется, нет оснований подвергать рассказ Фредегара сомнению. Нам удалось найти только одно возражение со стороны генерала Бремона, который полагает, что описанный им маневр можно отнести к битве при Тулузе, поскольку именно с ней он связывает это повествование. Но это несколько неубедительный аргумент.

Однако мы отказываемся следовать рассказам, которые дали этому сюжету дальнейшее развитие. Одни говорят об искусной диверсии, осуществленной Карлом, которому таким образом удалось сломить уверенность арабов, тогда как почти все остальные приписывают эту заслугу Эду и его аквитанцам, которые предприняли атаку с фланга или тыла. Некоторые арабские писатели, связывали свой крах в этой битве с перемещением части конницы, отправившейся на защиту лагеря. Разумнее предположить, что благодаря военной хитрости ринувшийся в атаку христианский отряд наткнулся лишь на пустое место и привел к проникновению в лагерь, который очень скоро был частично захвачен. Картина масштабного нападения и грабежа не отвечает реалиям следующего дня, поскольку в воскресенье шатры были найдены франками в том же порядке, что и накануне, и все на том же значительном пространстве.

Это была лишь незначительная диверсия, однако, без сомнения, ее было достаточно, чтобы в какой-то степени застопорить битву; ее психологический эффект охладил пыл арабов, часть которых отступила для защиты своей добычи, оказавшейся, как они думали, в опасности. Если следовать арабскому историку Аль-Маккари, последствия этой удачной акции выглядят совершенно правдоподобными, так как он приписывает Абд-ар-Рахману беспокойство следующего порядка: «Не без опасения он (Абд-ар-Рахман) собирался дать сражение франкам. Его пугала распущенность, проникшая в его ряды вследствие огромных богатств, которые тащили с собой его воины. В какой-то момент он хотел даже приказать им пожертвовать частью своей добычи, чтобы надежнее защитить остальное; но он боялся раздражать их в час решающей битвы, принудив их к отказу от своих сокровищ, стоивших стольких лишений. Он положился на свою удачу и храбрость, и, – добавляет автор, – эта снисходительность не замедлила привести к самым пагубным последствиям».