Книга Когда она меня убьет - Елена Богатырева

Катя забрала дневник домой и штудировала его несколько дней. Она сделала два замечательных открытия. Первая история была переписана. То есть дневниковых страниц, написанных в 1928 году, больше не существовало. Она вела рассказ о первой своей жизни, как бы вспоминая ее. И многие детали, которые с детства запомнись нам, исчезли. Она переписала историю, расставила акценты иначе и теперь выступала в роли несчастной жертвы.

— А что именно она изменила? — спросил Ева.

— Ну вот, к примеру, Карский. В первый раз нигде не было сказано, что он был ее женихом, и даже не упоминалось, что он делал ей предложение. Да, он приходил на ее выступления. Но именно там собиралась вся питерская богема тех лет, а потому вовсе не странно, что Карский именно там искал общества себе подобных. Может быть, между ними и случился однажды обморочный какой-то роман…

— Обморочный? — переспросил я.

— Ну да. Знаете ли, как бывает в жизни иногда — от скуки, от того, что больше никого нет на горизонте, или и вовсе в каком-то помешательстве — как в коротком обмороке. Но такие романы происходят не из чувства, и ожидать их развития вряд ли стоит. Или вот еще такая деталь улетучилась из второй версии ее повествования. Она ведь написала донос на Карского. Нет-нет, в его стихах не было никакой политики, ни слова, ни звука. Мы отыскали его стихи, естественно. И даже нашли одну статью кого-то из рапповцев о нем. Но статья была вялая, написанная без энтузиазма. К чему травить человека, который так явно ни на что не претендует — ни на хоть какую-то роль в русской словесности, ни на деньги, ни на славу. Никого не эпатирует, презрительно относится к пьянству. И французское вино предпочитает русской водке.

Вот это и было его слабое место. Заграничные поездки. Слишком часто посещал Париж, как только появилась такая возможность. Устраивался переводчиком, редактором, секретарем только ради того, чтобы иметь возможность выехать, подышать тем воздухом. И стихи его — совершенно прозападные. Он был западником, ценителем красоты, европейского образа жизни. Это и стало главным аргументом ее доноса. Шпионаж. Разумеется. Она обвинила его, а много ли нужно было ОГПУ, чтобы заинтересоваться человеком. Она назначила ему решающее свидание. В ресторане. Она хотела предложить ему — или-или. Или для него навсегда закроется граница, или они вместе уедут завтра же.

Но он пришел не один. Сослался на то, что не может встречаться с другой женщиной за спиной своей Лизоньки. Сказал, что у него от Лизы нет секретов. И нервы у нее сдали. Она набралась решительности и сделала все-таки им предложение. Им обоим. Либо сейчас Карский отправится за решетку, вот прямо сейчас из этого ресторанного зала. Либо Лиза прекратит свои домогательства…

— Да-да, — она посмотрела на Еву, — наша девушка никогда не стеснялась в выражениях, похоже, даже не отдавала себе отчета, что в момент негодования проявляет всю свою нелицеприятную истинную сущность. Лиза прекратит свои домогательства, и она увезет Карского за границу.

Я сейчас представляю себе, как были ошарашены молодые люди таким резким и недвусмысленным признанием и несусветными требованиями. Мы тоже были молодыми и тоже наблюдали, как порой между людьми вспыхивал неразделенная страсть, приводящая и к отчаянию, и к самым безумным поступкам. Одна наша подруга отравилась из-за неразделенной любви. Другой знакомый, уже в студенческие годы, попав в подобную ситуацию, вел себя как человек каменного века, хотя был чудным мальчиком из профессорской семьи. Что я вам рассказываю? Это вы ведь молодые. Вы должны знать во что превращает людей неразделенная любовь. Особенно когда на твоих глазах она оборачивается для кого-то счастливой и разделенной.

Я посмотрел на Еву. Она опустила глаза. И мне это не снится? Она меня действительно любит? Ну, может не знает еще этого наверняка, но чувствует тоже, что и я?

— Я не знаю, какую пакость она подстроила в следующий раз…

— Мы уже знаем, — вставил я.

— Ну сейчас и я уже в курсе, — продолжала она. — Но мы и тогда подозревали, что это все ее рук дело. Но что мы могли? Катя не могла оставить все как есть. Она отыскала Ягодный переулок, благо название было упомянуто. Это был район частных домов. Стоило ей заикнуться о молодом человеке по имени Яша, как ей тут же указали на парголовское кладбище, где мальчика похоронили несколько недель назад.

Мы ничего не могли исправить. Единственное, что мы могли, — это ждать. Надеясь разорвать замкнутый круг в будущем.

После смерти мужа Катя переехал ко мне, оставив квартиру замужней дочери. А внук часто болел в детстве, какой уж тут садик… Да и к чему он при двух живых бабках? Так что рос он у нас. И, знаете как это бывает, слушал наши разговоры, мотал на ус. И в конце концов случилось так, что именно он стал поверенным нашей тайны.

Время шло. Мы ведь не знали точно когда она появится снова. Посчитали конечно, что между ее первым визитом и вторым прошло тридцать четыре года. Посчитали сколько нам стукнет, если резервы организма позволят дожить. И что смогут сделать две семидесятилетние старушки с этой юной особой?

Рассказать дочери о дневнике и странных визитах Катя наотрез отказалась. Не те были времена. Дочь — член партии, руководит какой-то важной лабораторией, материалистка до мозга костей. Даже в черных кошек не верит. А вот внук…

— Катя, — крикнула она, — вы выйдете к нам когда-нибудь?

19

Из соседней комнаты вышла Екатерина Дмитриевна, вместе с Кирой, который старательно избегал моего взгляда.

— Я, наверно, смогу продолжить, — спросила она робко.

— Да уж, сделай одолжение, — попросила Валентина Дмитриевна, — у меня во рту пересохло, да и капли принять пора. Я покину вас ненадолго, — обратилась она к нам. — Катя расскажет вам остальное. А потом мы вместе что-нибудь, может, и придумаем…

— Мы не знали доживем ли до следующего визита этой смертельно опасной девушки, — голоса сестер были до того похожи, что, закрой глаза, и не заметишь разницы. — Но решили для себя, что не допустим повторения этой истории. Попытаемся что-нибудь сделать. Для себя мы ее появление объяснили так. В первый раз — там все произошло случайно. Она шла на большой риск, ее попытка перейти в другую жизнь была практически безумной, и она оставила дневник на тот случай, если вдруг ее попытка удастся, но ей нужно будет что-нибудь восстановить в памяти. Что-то про себя понять. Собственно, не что-то, а конкретно — вспомнить все о вас. О вашей предстоящей встрече и не потерять вас, как это уже случилось. Пришла за дневником в первый раз она, когда ей было лет семнадцать. То ли память ее в этот момент только начала просыпаться, то ли она вспомнила о дневнике и о том, где и у кого его оставила, и решила убедиться, что все, что она помнит, — не игра ее воображения. Она вспомнила свой дом, в котором жила, свою квартиру. А во второй раз она принесла дневник, чтобы снова оставить у нас, когда все было кончено, круг ее снова замкнулся, она собралась распрощаться с жизнью. Между первым ее визитом и вторым прошло восемь лет. Значит, и у нас в следующий раз будет восемь лет или что-то около того, чтобы хоть что-нибудь предпринять и как-то исправить ситуацию, в которой наша семья участвовала столько лет, не зная, не ведая…