Книга Когда она меня убьет - Елена Богатырева

Что значит в никуда? Я просто вышел на пустую дорогу без всякой цели и смысла, зная, что мои последние секунды в этом мире истекают. И я уже был готов. И никакая кинолента прошедшей жизни, запечатлевшая самые яркие моменты моего короткого существования, не полетела перед глазами, когда раздался выстрел.

Я упал.

И наступила тишина.

Да еще рядом совсем послышался визг тормозов, потом хрип. И уже совсем — тишина.

И в самые последние секунды я понял, чего хочу.

Я хотел бы умереть не так.

Лет в сто.

Где-нибудь на маленькой вилле под Неаполем, между Пестумом и Капаччо, в саду, среди азалий и пиний. Чтобы правнуки не заметили, а по-прежнему играли в футбол. И чтобы у согбенной, морщинистой старухи, которая заплачет надо мной, были глаза Евы. Пусть это будет все, что от нее останется. Я согласен любить ее и такой. Я даже уже теперь любил ее такой — синие взбухшие жилки на руках и беззубый рот.

Какая смешная мысль перед смертью.

У окна третьего этажа стояла Екатерина Дмитриевна, закрыв рот ладонью. Кира в расстегнутом пальто выскочил из подъезда и остановился как вкопанный. Валентина Дмитриевна в комнате уже не могла удержать Еву.

Ева услышала выстрел, кинулась вниз, забыв надеть пальто. И упала на колени возле меня. И сразу же обняла и стала поднимать… Хотя еще не знала…

Инга лежала на боку, в неестественной позе, сломанной куклой. Машина смела ее с дороги в небольшой почерневший сугроб, единственный оставшийся на земле, сквозь которую уже просвечивала будущая трава.

Кира переводил взгляд с нее на Еву, которая положила мою голову себе на колени и не плакала.

Первый закон для женщин — это закон слез. А она не заплакала.

Закон слез — это для тех, кто стремится пережить горе. Стереть его из своей души.

А она не хотела.

Она ладонью очищала мой измазанный грязью лоб.

Кира перевел взгляд на водителя машины, которая смяла Ингу на его глазах. Это был немолодой господин. Судя по всему — иностранец. На нем был добротный черный костюм, красный шарф. Во рту он держал трубку. Которую, Кира не сразу поверил в это, а потом лишь, значительно позже, восстановил в памяти с помощью своих тетушек, наблюдавших за происшествием из окна, — он набил и раскурил, выйдя из машины.

Вел он себя абсолютно неадекватно. Оставался спокоен, попыхивал трубкой и, что самое удивительное, — первым заметил, когда я пришел в себя, и показал на меня рукой.

Ева целовала мои глаза. Теперь уже она плакала. Теперь ей хотелось стереть пережитое. Теперь закон слез работал.

А мне еще некоторое время казалось, что я все-таки умер. И может быть, Ева тоже. И наверняка мы с ней где-нибудь в раю, потому что ее поцелуи были самыми настоящими, и я отвечал на них с упоением, но тут заметил Киру и подумал, что eму-то здесь быть не положено, и нахмурился.

— Мы живы? — спросил я.

И Ева часто закивала. Она осторожно покосилась на то, что осталось от Инги, и шепнула:

— Вон она…

Я попытался повернуть голову, но тут же поморщился от боли. И не стал.

— Что с ней? — спросил я Еву.

— Инги больше нет, — одними губами сказала она.

— Это что, я — ее?

Мне показалось убедительным, что, возможно, мои слова, сказанные от самого сердца в самые последние мгновения моей жизни, волшебным образом обратились в оружие, и Инга исчезла, как Гингема, облитая ведром воды. С шипением и свистом, с проклятиями и завываниями растаяла.

— Нет, — ответил господин с иностранным акцентом, — ее — я.

— Вы, кажется, совсем не расстроены? — спросил у него Кира.

— Я серьезно расстроен, — ответил он. — Сколько живу, никогда со мной такого не случалось — убить человека. Три войны прошел, три революции — и никогда, верите ли? Но я сам виноват. Не нужно было болтать лишнего. Я перед вами виноват, — сказал он, обращаясь с последней фразой ко мне.

— Да вы нас спасли, — сказала Ева.

— И это знаю. Я, кстати, искренне надеюсь, что мне это в следующий раз зачтется. Хотя… Знаете ли, колесо сансары — такая непредсказуемая вещь… Не хотелось бы родиться собакой какой-нибудь после этого…

Я приподнялся на локте, я начал догадываться, кто этот человек.

— А мне казалось, наоборот, очень даже предсказуемая.

— Для вас — да. Была. Но теперь…

— У нас есть лет сорок спокойной жизни? Или, может быть, меньше?

— Она не вернется, — ответил он.

— Почему вы так уверены?

— Смерть требует приготовлений. Определенного настроя, сосредоточения. Ну хотя бы минут двух-трех. Я никому никогда больше не раскрою свой секрет. Разве что, только когда соберусь уходить совсем… Так вот у вашей Инги не было этих минут. Она не успела даже глазом моргнуть. Нет, она вернется, разумеется. Только память не сохранит. Будет как все вы. Жить заново. И ей тоже это пойдет на пользу. Ну, разумеется, если не упадет в мир претов…

— Куда? — поинтересовался Кира.

— Да, неважно. Всего вам доброго. Я улетаю через три часа, мне не хочется тратить время на общение с вашей милицией. Сделайте мне такое одолжение, вызовите их как можно позже. А мне пора в аэропорт, меня такси ждет.

С этими словами он отвесил нам легкий поклон, свернул за дом, и Кира, сделавший вслед за ним несколько шагов, говорил потом, что там и вправду стояло желтое такси…

Кира и Ева помогли мне встать. После короткого осмотра стало ясно, что я почти цел и невредим. Только плечо с левой стороны горело огнем, но это была такая малость… Она промахнулась совсем немного, стреляя. Она, промахивающаяся три жизни…

Уже поднявшись к Кире, мы вспомнили, что никто из, нас не оглянулся, чтобы посмотреть на Ингу. И я подумал, что, может быть, ее и нет там, на обочине? Может, и не было никогда?

Но через час появились врачи скорой, потом милиция с протоколом, вопросами, повестками и прочими атрибутами несчастного случая, и оказалось, что все-таки она была. Гражданка Инга Седых. Кем она вам приходится? Тенью, не отвечал я. Злой тенью, караулившей мою любовь три жизни. Что-что вы сказали? Три жизни? Может быть, три года, вы хотели сказать? У вас шок до сих пор?

Да, у меня шок. Да, разумеется, я имел в виду три года. У нас ведь одна жизнь, товарищ капитан, не так ли? Ударился, наверно, сильно, когда падал. Знаете, если это сотрясение мозга — то у меня оно уже было. И даже с легкой потерей памяти. Так доктор сказал. Нет, мне нечего добавить. Что тут можно добавить, когда и так все предельно ясно.

Февраль 2011