Книга Большой шеф Красной капеллы - Валентин Томин

Весь 41-й г. Кент работал в Брюсселе. До начала германо-советской войны он занимался шифром, других связей с нашими людьми не имел, других заданий не получал. Только после того, когда мы спохватились, что «Руа де Каучук» не может больше существовать, прежде всего потому, что немцы разгромили эту фабрику, т. к. часть капитала находилась в руках еврейских предпринимателей. Тогда пришлось подумать о том, чтобы наш центр перевести во Францию. Тогда и создали в Бельгии фирму «Симэкско», а во Франции «Симэкс». Тогда же решено было кончать с университетом. «Симэкско» когда-то существовала как экспортно-импортная фирма, но потом владельцы прекратили эту деятельность, и мы купили у них это дело. Директором стал Назарен Драйи, человек очень предан, коммунистом он не был, но был предан и Советскому Союзу, и компартии. Он был официальным директором «Симэкс», и тогда нужно было создать крышу для Кента. Кент стал генеральным администратором этой фирмы.

Первый этап в работе Кента, это было в сорок первом году, его работа была хорошей. До 13 декабря 1941 г. Будучи связанным с «Симэкско», он получал конкретные задания агентурного, разведывательного характера, что дало ему возможность войти в гущу различных немецких кругов. В сорок первом году он совершил две поездки в Германию и одну в Швейцарию. В Германию одна поездка была в начале лета на Лейпцигскую ярмарку, куда он ездил вместе с Корбеном, вторая по указанию Центра состоялась 13 октября. Поездка эта была предпринята с целью встречи с товарищами, которые руководили немецкой группой Бойзена.

До этого — весной 41-го г. или осенью 40-го г. пришло указание поискать возможности поехать в Швейцарию для встречи с Радо. Тогда у Радо не было шифра. Кент встретил в Швейцарии Радо. Все эти три поездки проходили в период с осени сорокового года до октября сорок первого. Все считают, что все эти три поездки принесли очень много несчастий. Если подойти критически — почему, можно сказать, что в Центре исходили из того, что, мол, Отто там устроил хорошую базу, может там легально выступать, разъезжать всюду и т. д. Но там забыли одно, что эти группы были созданы так, чтобы не пользоваться ими для связи с другими группами в других странах. Они были созданы, чтобы действовать именно в данных странах, пользуясь тем преимуществом, что вошли в гущу руководящих нацистских кругов.Главным моим принципом в работе было то, что группа не должна иметь связи одна с другой. Исключались какие бы то ни было контакты. И надо сказать, что до того, как начались трагические происшествия во время войны, в ее первые месяцы, этот принцип соблюдался. Вот доказательство этому: я приехал в 37-м г. в Бельгию, в 38-м начал уже создавать эти группы, имел разные миссии во Франции, и в это время существовал Венцель со своей группой. Самостоятельной, о ее существовании я не знал. Существовал с группой Ефремов, о нем я тоже не знал. Теперь мы имеем доказательства, что в годах 37-м, 38-м, 39-м, а то и сороковом в Бельгии существовали три группы, не имеющие абсолютно никакого отношения одна к другой. В этом была наша сила — если произойдет несчастье в одной группе, то не отразится на других. То, что в Центре из разных обстоятельств, а они были тяжелые, приходилось обдумывать, как быть. Скажем, изоляция берлинской группы или группы Радо, понятно, давала возможность раздумывать о мерах, чтобы наладить между ними связь. Было принято самое легкое — наладить связь через Кента или кого-то из других людей моей группы. Если доверяют человеку передать шифр для Радо и обучить его этому шифру, если доверяется шифр, все координаты связи, адреса нескольких человек, руководящих в Берлине, если все это переправляется шифровкой, то товарищи исходили здесь из того, что шифр — это вечное, понятие, который никогда не может быть раскрыт. Здесь две главные ошибки. В то время не было уже шифровок, которые не пеленговались. Как уже теперь известно, начиная с 24 июня 41-го г. на границе с Советским Союзом на станции Кранц перехватывали шифровки, уходящие в эфир. Там впервые стали перед фактом, что идут шифровки в Советский Союз, идут из Берлина, из Бельгии и Голландии.

Но пеленговка еще не доказательство. Мы знаем, что у Зорге контрразведка на протяжении многих лет собирали множество нерасшифрованных шифровок. У нас тоже. Но суть иная. Уже шла война, дать в одной и той же шифровке несколько заданий, намеченных к исполнению на 13 октября. У Кента только по группе Шульце-Бойзена указывались фамилии и адреса главных руководителей Бойзена, Харнака и Кукхофа. Через них указывались связи к двум главным радистам — к Шульце и Коппи. Это было одно задание. Но на эту поездку Кент получил еще другие задания, которые шли на Чехословакию, и в первую поездку задание на связь о Альтой{50} в Лейпциге.

Мы исходим из положения, что если и абсолютно доверять человеку, то это не означает, что надо посвящать его в такой степени. Это абсурдно. У меня был случай такой. Приехал Аламо. Я никогда не добивался узнавать его настоящее имя. Здесь же мы имеем случай, когда в одной шифровке фигурировали настоящие фамилии и адреса людей, которые на первой линии огня, людей, занимающих крупные посты в вермахте и министерствах. Конечно, это была страшнейшая ошибка. Две доездки в Берлин, казалось бы, принесли в Центре облегчение, что вот дело налажено, связь восстановлена. Но не предвидели, что это создаст очень трагическую ситуацию в ближайшее же время.

Что дала поездка Кента в Швейцарию к Радо, учитывая, что она была тоже неудачной. Почему? В такую страну, как Швейцария, были все возможности добраться без шифровок, но не давать в руки шифр, предназначенный для Радо, в руки другого человека. Здесь уже второй человек становится сообщником этого шифра. Тут весь шифр уже теряет свой смысл. Здесь нарушились основные принципы конспирации. Если я получил шифр для Гроссфогеля, кличка у него была Андре, то знал шифр только он, и больше никто. Так оказалось, что при верной практике шифр находится в одних руках, то ему легче выдержать в случае своего ареста. Будем говорить как разведчики по этому вопросу. Если он знает, что никто его не может подвести, он будет вести себя спокойнее, увереннее.

Материал, который привез Кент из Берлина, а его было очень много, дополненный новыми материалами, поступившими в ноябре, был исключительной важности, и тогда с моего согласия часть телеграмм шифровал Аламо. Так что два человека точно знали тексты посылаемых материалов в Центр. Касались они военных вопросов. Подчеркиваю это потому, что Аламо был уже арестован 13 декабря 41-го г. Вернемся к Кенту.

Провал на ул. Атребат в Брюсселе был сигналом того, что к нему доберутся гестаповцы через какое-то время — через несколько дней или недель. Надо было отвести от него угрозу. Здесь имелось два этапа. Кент уезжает в Марсель, где было спокойнее всего. Остальные, которые оставались в Брюсселе, свернули всю работу до апреля 42-го г. Весной 42-го г. было решение Центра этих людей из группы Кента передать Ефремову. Он получил таких людей, как Райхман, Избуцкий{51} (Боб), Люнет{52} (Очки) и еще двух-трех людей, которые там были. Это снова было ошибкой. Мой план был не давать людей из группы, которая проходила, так сказать, свой карантин, не передавать другой действующей группе. Мое предложение было другое — дайте шифр для Избуцкого, и пусть он сам действует, самостоятельно. Если бы что-то произошло, он и его радист (Сезе{53} — моряк из коммерческого флота, находившийся в Остенде), они были бы изолированы от других. То же самое и с Райхманом. Мое мнение было не давать его. Райхман долгое время был человеком, который приносил большую пользу. Но он был хитрецом, человеком, падким на деньги, и, кроме того, он должен был постоянно чувствовать над собой авторитет своего руководителя. Если он чувствовал над собой контроль, он выполнял то, что ему предлагали. Я дал указание, чтобы его передали Ефремову, Райхман с ним встретился, а потом он мне говорит: