Книга Белый квадрат. Лепесток сакуры - Олег Рой

Артиллерия ударила туда, куда указал Спиридонов.

* * *

Как часто бывает, то, что нам кажется более опасным, оказывается не столь страшным, а то, на что мы не обращаем внимания, угроза, о существовании которой мы не подозреваем, неожиданно становится причиной катастрофы!

Стодвадцатидвухмиллиметровый снаряд русской гаубицы образца тысяча девятьсот десятого года содержит пятьсот шрапнелей калибра двенадцать целых семь десятых миллиметра. Это калибр крупнокалиберного пулемета, но контактная скорость шрапнели выше, чем у пулеметной пули, потому выше и энергия. Шрапнельная пуля гаубичного снаряда, попадая сверху, насквозь пробивает всадника вместе с лошадью. Не зря солдаты разных армий, не сговариваясь, называют шрапнель косой смерти: там, где эта коса махнет, ничего живого не остается – лишь кровавый фарш из того, что раньше было людьми, лошадьми…

Вид поля боя, по которому прошлась коса смерти, ужасен, и не каждый привычный к войне человек выдержит подобное зрелище. Впрочем, война всегда отвратительна и всегда чудовищна.

Батарея гаубиц из шести орудий выпускает в минуту двенадцать снарядов. Кажется, немного, но это шесть тысяч пуль. По координатам Спиридонова «отработала» не одна батарея, а целый четырехбатарейный дивизион, двадцать четыре ствола, то есть за минуту на небольшой пятачок около двухсот метров в поперечнике небеса обрушивали двенадцать тысяч смертоносных железных градин. Можно ли было уцелеть в этом аду? И тем не менее Спиридонову шрапнель не принесла смерти – в него попало лишь несколько излетных, рикошетирующих пуль. Казалось, ангел-хранитель распростер над ним свои крылья: из подконтрольных штабс-капитану солдат уцелел лишь один рядовой, по удивительному стечению обстоятельств оказавшийся обладателем той самой гармошки, ростовский мещанин по фамилии Ганжа, сапожник. Гармошку, правда, он потерял, да и не смог бы он больше на ней играть – разрыв барабанных перепонок оглушил его навсегда. Видно, ангел-хранитель Ганжи тоже знал свое дело – шрапнельных ранений тот счастливо избежал.

Все остальное вокруг было вспахано сталью. Австрийцы, не успевшие в панике разбежаться от гнева русских небес, лежали кровавыми кучами, и среди их фельдграу[48] редкими зелеными пятнами виднелись пропитанные кровью мундиры русских солдат. Посреди всего этого в полной тишине глухоты бродил, забросив за плечо обрывок гармошки, Ганжа. Редких стонов раненых он не слышал, и потому каждый раз нагибался, заметив среди мышиной серости австрийских мундиров родной русский, и проверял – а вдруг кто-то жив? На войне самое место для чуда. Добросовестность Ганжи была вознаграждена. Последним, кого он нашел, был штабс-капитан Спиридонов. Он лежал без движения и казался мертвее мертвого, был холодным, но слабый пульс прощупывался на его горле, и Ганжа, разгребая кровавое месиво, отбрасывая в сторону куски чьих-то тел, аккуратно выволок его на ровное место и осмотрел. А русская пехота тем временем поднялась в атаку и промчалась мимо. К Ганже подлетело несколько солдат слабосильной команды. Они что-то спрашивали его, но он не слышал, не слышал и собственного голоса, о чем им и объявил. Солдаты разложили парусиновые носилки, осторожно уложили на них Спиридонова, знаками указали Ганже следовать за ними и отправились в тыл, на сборно-перевязочный пункт.

Для Ганжи война этим закончилась. Двумя неделями позже его наградили Георгиевским крестом второй степени (третья и четвертая у него были), выдали денежную премию и списали в тыл. Ганжа вернулся в родной Ростов, где, несмотря на увечье, женился. Умер он в тридцать четвертом, от холеры, вспыхнувшей тогда в Южной России. Со Спиридоновым судьба более их не свела.

Да, выжить в смертоносном ливне шрапнели было истинным чудом. Но и у чудес есть пределы…

Считается, что контузия – это несерьезно. На войне много опасностей куда худших. На фоне проникающих ранений брюшной полости, ожогов, осколочного раздробления черепных костей, газовой гангрены, отравления ипритом или хлором контузия действительно выглядит как-то не очень серьезно. Но нервная система человека – это та паутина, по которой движется наше сознание. И встряска этой паутины ничем хорошим кончиться не может, а в ряде случаев может окончиться чем-то плохим.

Шли дни, но Виктор Афанасьевич не приходил в сознание. Вернее, сознание, если можно назвать так полубредовое состояние, возвращалось к нему на краткие мгновения, чтобы вновь исчезнуть, порой надолго.

Спиридонов был жив, но жизнь эта была близка к смерти.

* * *

От ранения контузия отличается тем, что при контузии практически невозможно дать прогноз выздоровления. Контуженный может выйти из комы через несколько дней в добром здравии, а может и вовсе не выйти, оставшись в «вегетативном состоянии» до конца своих дней. Спиридонов пролежал в коме более полугода, выйдя из нее накануне Дня святого Андрея. И вот что сему предшествовало и явилось причиной: Киевский госпиталь, где лежал штабс-капитан, посетила недавно переболевшая тифом великая княжна Ольга Николаевна. Тифом дочь императора заразилась, будучи сестрой милосердия, во фронтовом госпитале, но по выздоровлении, вместо того чтобы держаться подальше от опасных повторным заражением больниц, решила продолжить свою нелегкую деятельность. Отклоняя настойчивые просьбы великой княжны, во фронтовые госпитали ее пока не пускали, и она стала посещать с инспекцией тыловые.

Удивительное дело, но, вопреки расхожему мнению, сословное деление в России на поверку оказалось не такой уж страшной системой. Великие князья в грязных глинистых окопах делили последнюю краюху хлеба со вчерашними крестьянами; государевы дочери, привыкшие к великолепию дворцов и уюту ливадийских парков, не гнушались омывать гангренозные раны и выносить утки за теми, кто до войны стоял в самом низу лестницы, на которой они занимали верх. Зная это, невольно задумываешься, как сильно лгали критики этой системы, говоря об общественном неравенстве.

Нет, не титул, не чин и не место в обществе делают человека порядочным или превращают в чудовище, а что-то совсем иное. Сегодня все знают о «генеральских сынках», которых золотопогонные родители «отмазывают» от воинской службы – но далеко не каждому известно, что дети восемнадцати высших офицеров России (от генерал-майора до генерал-полковника) погибли во время чеченских кампаний. Никакие звезды, чины и регалии не помешают человеку быть человеком, и наоборот – никакое общественное положение не гарантирует, что он не выберет для себя малопочетную, но очень комфортную роль сволочи и подлеца…

К прибытию дочери государя в госпитале провели тщательную уборку, даром что к инфекционным отделениям Ольгу Николаевну было велено не подпускать на ружейный выстрел. И без того провонявшее карболкой помещение госпиталя стало благоухать ею так, что хоть всех святых выноси. Тогда кому-то из старших начальников пришла в голову дельная мысль покурить помещения ладаном. Но ладан в православном Киеве был в дефиците, ибо требовался в церквях и на кладбищах: множество раненых гибло, как врачи ни старались, и умерших требовалось отпеть и похоронить по христианскому обряду. Зато у какого-то купца на Бассейной нашелся запас восточных ароматических свечей, закупленных еще до Русско-японской войны и, по понятным причинам, в русском городе Киеве после Цусимы, мягко говоря, не пользовавшихся спросом. Свечи, к вящей радости негоцианта, были закуплены на нужды военного ведомства и за казенный счет, и вскоре госпиталь благоухал, в придачу к карболке, ароматом буддистского монастыря. Это сочетание запахов заставило Спиридонова очнуться: он начал беспокойно метаться на своем одре, скрипя зубами всякий раз, как терся пролежнями о жесткие простыни. Вскоре прибыла великая княжна и в процессе обхода остановилась у его кровати.