Книга Год Быка - Александр Омельянюк

Низко наклонясь над тарелкой, вытаращив глаза, она кидала в рот ложку за ложкой. А в конце она вообще ела, наверно, как в Кащенко: пыталась ложкой собрать суп в кучку, будто бы это второе блюдо, подгребая сначала слева, потом справа, и лишь затем зачёрпывая ею жидкость. Видно было, что она в этот момент себя не контролировала и не заботилась о том, как выглядит со стороны.

Не лучше обстояло дело и с поеданием второго блюда. Она ела салат не менее странно, чем первое, пытаясь, чтобы в каждой ложке, поднесенной ко рту, находились бы все его компоненты. Как будто от перемены мест слагаемых может измениться сумма съеденной, в её тарелку положенной, порции.

Да-а! Что-то с ней происходит?! – задумался про неё Платон.

– «А Бог всегда наказывает тех, кто обижает его ангелов!» – неожиданно вдруг выдал правоверное рогатый из чрева.

Лишь вечером поздний концерт по телевизору свёл супругов вместе за одним столом. Поздно и в одиночестве ужинавший Платон был вынужден присоединиться к жене, впившейся в экран.

Тут-то он заметил, что молодые исполнители поочерёдно дружно доят микрофон. Можно было подумать, что находишься на смотре художественной самодеятельности профессиональных дояров и доярок.

– «Они готовы с экрана даже жопу свою наизнанку вывернуть, чтобы показать, что у них в кишках!» – не выдержал экранных кривляний полуголых девиц Платон.

По окончании концерта показали закулисную мышиную возню вокруг фестиваля, где импозантные старпёрдзы с длинноногими старгёрлзами толпились у главного входа. Но критик этого уже практически не видел, так как вышел на кухню.

Со второй недели отпуска Платон возобновил участие в футбольных баталиях, кои он пропустил полностью в прошлом году.

Поначалу он играл осторожно, не выкладываясь, как раньше, причём теперь больше помня о гипертонии, а не о больных суставах.

В первых двух играх он отметился по голу в одно касание, забив с левой и правой после многоходовой комбинации их, в общем-то, неудачной, из-за изобилия малолеток, команды.

И это было очень кстати для плавного втягивания в любимый им процесс.

Почти также уже полностью втянулись в свой процесс и все кошки.

Сверхактивный Тимоша в основном играл с кошками. Больше всего конечно доставалось младшей кошке Соне, потом уже среднему коту Тихону. Тимоха практически не играл с самой старшей Мусей, которая пока держала его на расстоянии.

А когда кошки уставали и разбегались от Тимоши, он играл с Платоном, а то и просто ошивался вокруг него, смотря и изучая, как тот работает.

То он тёрся около ног хозяина, то мешал ему идти, путаясь в них же, застревая в них и невольно получая толчки от них.

То он лежал в тени, даже лопаты или доски. То подходил совсем близко и внимательно смотрел, что и как Платон делает.

Любопытство и смелость малыша были беспредельны. Но ещё большей была его преданность хозяину. И эта преданность очаровала не только домашних Платона, но и соседей по даче, которые теперь всё время говорили ему с доброй улыбкой:

– «Смотри, как он за тобой бегает! За своим папой!».

Ложась на колени к «папе», Тимоша смешно вплотную прижимался своей мордочкой к его ногам, издавая при этом ещё и тонкий писк, подчёркивая свою преданность и благодарность.

По вечерам, ещё в светлое время, Тимошка помогал Платону поливать огурцы в парнике. Он словно проверяющий ходил от растения к растению, всматриваясь и внюхиваясь, слизывая с их листьев капельки воды. Иногда, чуть попадая под водяной веер от лейки, тут же стряхивал с себя капли воды и отходил в сторону.

Когда водяной поток вновь приближался к нему, котёнок не отходил в сторону, а забавно поднимал лапку, пропуская воду к земле, разрешая хозяину полить и под нею. И это было очень забавно.

А в течение суток продолжалась вечная перманентная война между кошками и птицами.

И Платон стал невольным свидетелем одного из её эпизодов. Из куста терновника на высоте около метра вдруг выпорхнула, только что певшая в нём, цветастая птаха и зависла, как вертолёт, неистово вращая крыльями. Из-за этого Платон не смог толком разглядеть её раскраску и определить её вид.

Сонька сразу бросилась за заманчивой добычей, но та мигом перелетела на забор, издевательски посвистывая в ответ на тщетные потуги белоснежной хищницы.

Надо же?! Оказывается, птицы тоже умеют издеваться над своими извечными оппонентами – палачами. Была бы на месте белой Соньки серая, незаметная, прыгучая и даже летучая, коварная Муся, эта птаха могла бы и не успеть чирикнуть! – рассуждал наблюдатель.

И тому было немало примеров в прошлом, когда сибирячка в прыжке с ветки дерева, распластавшись всей своей объёмной шерстью, на лету успешно перехватывала безмозглых птах, слишком увлёкшихся издевательствами над не умеющими летать по земле ходячими.

Утром, во время завтрака, Платон увидел, что из всех, после еды спящих на диване кошек, бдит только одна Муся, и он положил ей на пол ещё не до конца очищенную обёртку от пачки творога. Полусонная не сразу поняла и подошла. А когда бумажка стала чистой, проснулся и Тихон, встав на лапы и потянувшись, изгибая спину и поглядывая на пол:

Хм, сами едят, а мне не дают – недовольно взглянул он на подбираемую хозяином белую и лакомо хрустящую бумажку.

И только с утра намяукавшийся на улице на долго не открывающего дверь хозяина Тимоша спал, как убитый. При том, что Соня всё ещё не оставляла попыток полакомиться дичью на улице, даже под мелким дождём.

От нечего делать, Платон померил артериальное давление, которое по-прежнему скакало. Оно, то радовало нормой, то внезапно и не мотивировано несколько огорчало.

Вот и вчера, после физической нагрузки – футбола и велосипеда, оно пришло в норму! Но сейчас, утром, после сладкого сна, почему-то опять выскочило из неё?

Платон давно привык, что при абсолютно стандартных своих внешних данных, его жизни часто сопутствовали весьма нестандартные обстоятельства, как и сейчас. Впрочем, это относилось и ко многим людям.

Вскоре в дом с неудачной охоты вернулась Соня, сразу полакомившись давно добытым хозяином сухим кормом для привередливых кошек.

Но охотницу хватило ненадолго. Вскоре зов предков вновь вывел её на улицу.

А тут проснулся и крошка Тимошка, вместо типичного озорства поначалу своим громким мяу потребовавший от хозяина порцию привычного дневного молока.

А пока тот собирался, он на диване уже схватился с котом Тихоном в своих постоянных игрищах.

Но дождь вскоре кончился и хозяин, выпустив кошек на улицу, тоже пошёл работать.

На следующее утро, ночью нагулявшись, а теперь ещё и наевшись, троица старших кошек традиционно уснула на диване.

И только котёнок Тимоша бодрствовал, отоспавшись до этого ночью на крыльце в пушистой шерсти Муси, которую он теперь воспринимал, как мать.