Книга Танковые асы вермахта. Воспоминания офицеров 35-го танкового полка. 1939–1945 - Ганс Шойфлер

Взвод Тейзингера провел рекогносцировку местности, избежав боестолкновений с противником. Выдвинувшись на юг, он установил контакт с нашей 5-й ротой. Временами его лошади увязали по шею в снегу. Тейзингер привел с собой еще 11 саней.

12 января. Слышен грохот выстрелов из артиллерийских орудий. Стреляют где-то к северу от города. Наши части наступают. Меня освободили от обязанностей коменданта города. Прибывают все новые и новые наши части.

Бои за Хотьково

Генрих Эбербах, командир 5-й танковой бригады

4 декабря 4-я танковая дивизия добралась до последней цели наступления, запланированного на 1941 год[68], – шоссе Тула – Серпухов, куда ее передовые части вышли с востока. XXXXIII армейский корпус наступал туда с запада, беря Тулу в кольцо.

Два корпуса отделяли друг от друга всего 5 километров и около 150 километров от Москвы. Однако температура упала до минус 37 градусов[69]. Гудериановская легкая пехота из Гослара, которая должна была соединиться с нами, обескровлена и серьезно пострадала от обморожений.

А у нас не было топлива для наступления. Моторы не заводились, оптика барахлила, орудийные затворы не открывались.

С севера нас атаковали сибирские части Красной армии. Русские бросили их в авангарде своего наступления, у сибиряков прекрасное зимнее обмундирование. Южнее командного пункта нашей бригады находилось 60 русских танков Т-34, готовых раздавить нас. Интересно, как у них было с топливом?

В этот момент из штаба корпуса приказали отступать. Несмотря на чрезвычайную ситуацию, никто не хотел верить в это. Три года войны мы только и делали, что наступали. Отступать, не имея топлива? Это означало, что нам придется взорвать наши превосходные старые танки, орудия и грузовики, которые не смогут преодолеть крутых склонов холмов. Нет, мы не хотели возвращаться. Мы неоднократно вслух заявляли об этом. Однако приказ был твердый: взорвать танки и орудия и немедленно отступать.

Мы не сразу узнали об обстановке на фронте и положении, в котором находилась германская армия. Мы повсеместно отступали под натиском превосходящих сил противника[70], имевшего более сорока сибирских дивизий и только что сформированных танковых бригад Красной армии.

Мы откатились до самого Мценска! По дорогам двигался поток самого разномастного транспорта. Температура, как всегда, держалась в диапазоне минус 20–30 градусов. Над нами незримо витала тень Великой армии Наполеона. Пехотинцы, как обычно, были одеты в тонкие шинельки. Хлеб замерзал в наших карманах, в которых мы также хранили затворы от винтовок и автоматов.

Но были в нашей жизни и неплохие моменты. Боевые части 4-й танковой дивизии смогли разжиться теплой одеждой за счет сибиряков. Холод заставлял нас мириться даже с наличием вшей во вражеских тулупах[71]. Вскоре мы являли собой длинные колонны саней, запряженных в выносливых лошадей, на которых мы везли мотоциклы, не желавшие заводиться на морозе, или пулеметы.

В результате отступления на фронте XXXXIII армейского и XXIV моторизованного корпусов возникла 40-километровая брешь. Поток русских войск хлынул через нее, выходя на рубеж Белёв – Калуга. Если они выйдут к Смоленску или Рославлю, то мы полностью лишимся снабжения.

Даже если пехотинцы и не знали этого, то отступление все равно поколебало их уверенность.

Полки давно уже превратились в батальоны. Пехотные роты имели численность 40–60 человек (при штатной 201 человек). В 35-м танковом полку была всего одна рота. Бойцы в черной форме без танков должны были использоваться в качестве пехоты.

34-й стрелковый батальон слили с 7-м танковым батальоном. Закаленных в боях разведчиков-танкистов также использовали как пехоту. Боевой группой командовал ротмистр Брадель. Даже в самой суровой обстановке он всегда умудрялся выглядеть щегольски.

У наших артиллеристов осталась лишь половина орудий и лишь треть тягачей. Такая же ситуация сложилась и у саперов и противотанкового батальона. Но хуже всего был тот факт, что начальство забрало у нас командующего 2-й танковой армией, блестящего генерала Гудериана, всеобщего любимца. Он по собственной инициативе приказал отступать, чтобы избежать бессмысленных жертв. По этой причине он лишился своего поста.

Носить кожаную обувь при температуре минус 30 градусов было сущей пыткой. Иногда нам удавалось разжиться валенками у иванов, но это счастье выпадало лишь на долю боевых частей. Солдаты тыловых служб были вынуждены носить свою изрядно потрепанную летнюю форму.

Снабжение давно утратило регулярность, потому что грузовики были предельно изношены и часто не заводились из-за холода. Это часто приводило к нехватке боеприпасов и продовольствия. Связь была плохой, поскольку радиоаппаратура часто терялась вместе с грузовиками или не работала в морозную погоду.

По этой причине огромную значимость имели линии наземной связи. Однако прокладывание телефонных линий в суровых зимних условиях, в глубоком, по грудь (преувеличено в 1,5–2 раза, как и градусы мороза. – Ред.), снегу, отнимало слишком много сил. Там, где не могли пройти сани, тяжелое вооружение приходилось перетаскивать на руках.

Переход с моторного транспорта на конную тягу также вызывал серьезные затруднения – и у механиков, и у возниц. Нередко последним доставались норовистые, упрямые лошади, обращаться с ними было нелегко. Унтер-офицеры, которые были переведены из кавалерии, пользовались неожиданным почетом.

Солдаты быстро научились присматривать друг за другом и тем самым избегать обморожений. Для этого в караул выставляли непременно по два человека, которых из-за страшного холода сменяли через каждые полчаса. Противник, в отличие от нас, был привычен к морозам и хорошо воевал в зимних условиях. Он атаковал нас лыжными ротами, которые нападали на нас по ночам и с тыла, сливаясь со снегом в своих белых маскировочных халатах.

Однако времени сетовать на наши трудности у нас не было. Над Орлом, транспортным центром сразу двух армий (2-й и 2-й танковой), нависла угроза. Русские, на Рождество прорвавшиеся на участке 112-й пехотной дивизии, жестко расправились с нашими солдатами. В результате с 26 декабря 1941 года по 1 января 1942 года 4-й танковой дивизии пришлось снова выполнять роль «пожарной бригады» на позициях к северу от Белёва и северо-востоку от Болхова.