Книга Третья попытка - Андрей Величко

Когда племя с нашей помощью только-только перебралось на Родос, я обратил внимание, что у неандертальцев, прямо как в телевизоре советских времен, совсем нет секса. Ну то есть вообще. Поначалу я предположил, что действует какое-то табу, но Катя объяснила:

– По-моему, у них вообще нет никаких табу, то есть необъяснимых запретов, и уж тем более такого. Это просто стресс. Мужиков, во-первых, мало, примерно треть от общего числа. А во-вторых, они перепуганы до полной импотенции. Не волнуйся, скоро придут в себя и начнут.

Ну я бы не сказал, что это произошло так уж скоро, но, как только закончилась их первая зима на острове, они действительно начали. Причем довольно своеобразно.

Старт сезону любви дала Апа. Она около часа бродила в окрестностях поселка, задумчиво слюнявя указательный палец левой руки и шевеля ушами, пока не остановила свой выбор на небольшом островке кустов посреди поляны метрах в ста от крайнего в сторону леса шалаша. По ее зову туда сбежалось все племя и за полчаса сначала выдрало в центре кустарника все там растущее, а потом еще и утоптало почву. Апа объяснила, а Катя перевела, что это очень хорошее место, и теперь остается только не жалеть сил, чтобы у племени появилось много здоровых, умных и красивых детей. Катя, проникшись красноречием своей новой подруги, пожертвовала на демографические нужды ковер, который до этого лежал на полу в нашем доме. Впрочем, я быстро принес из ее московской квартиры новый, еще лучше этого. А кусты стали пользоваться все возрастающей популярностью, вплоть до того, что иногда перед ними собиралась небольшая очередь из пар.

Правда, результаты столь бурной деятельности сказались не сразу – первый малыш родился только почти через два года. Это был тот самый молочный брат Маши и Макса. Кстати, когда Катя спросила, как его зовут, Апа удивилась. Мол, какое может быть имя у еще ничем себя не проявившей мелкоты? Когда подрастет, покажет, на что он способен, тогда и имя можно будет подобрать. Вот как, например, ей, Апе, подобрали. Ее имя можно было перевести как «ненаглядная» или «красавица». А что, все правильно, среди моих знакомых в Москве есть один, которому нравится именно такой тип женщин. Чтоб, значит, зад можно было обхватить только вдвоем, да и то с трудом, на пределе длины рук.

Однако Катя возразила, что такой мелочи скоро станет много и ее все равно придется как-то различать. Ну не присваивать же малышам номера! Если же данное в детстве имя окажется неподходящим, когда ребенок подрастет, его недолго будет и переименовать.

В общем, первого на новом месте ребенка нарекли сначала Борькой, но это имя оказалось для большинства неандертальцев совершенно непроизносимым. Тогда мы его слегка подкорректировали в Бориса, и в таком виде имя прижилось, слово «Боыс» могли произнести все.

Ну а за первой ласточкой потянулись остальные, и к исходу третьей весны на Родосе или четвертой в этом мире в нашем поселке уже вовсю пищали семь малышей, не считая Макса с Машей, и еще четверо были на подходе.

Из тех, что уже родились, наибольший интерес вызвала дочь Ыны, неандерталки, которую Паша уже по-родственному именовал Инночкой. Имя ей нравилось, хотя произнести его не могла не только она, но и вообще никто из племени. Разумеется, основной причиной интереса являлось то, что малышка была первым ребенком, рожденным неандерталкой от человека кроманьонского типа, то есть Павла, хоть Ксения в сердцах иногда и обзывала его питекантропом.

Честно говоря, мне казалось, что это самый что ни на есть банальный человеческий ребенок. Да и вообще дети неандертальцев выглядели как обычные малыши. Некоторые уже с рождения были покрыты каким-то пухом, но, во-первых, не все. И, во-вторых, он все равно потом сходил, а шерсть на его месте начинала по-настоящему отрастать только годам к двум. Ножки короткие и кривоватые? Так они у всех детей такие, что в палеолите, что в двадцать первом веке.

Ксения попыталась измерить пропорции черепа у новорожденной, но быстро констатировала, что пока ничего сказать нельзя, больно уж он у маленьких детей пластичный. В силу чего вопрос, на кого больше похожа девочка, которой уже дали имя Соня, по-неандертальски Сона, ибо она спала, кажется, даже больше, чем Макс с Машей в ее возрасте, остался открытым. Вырастет, тогда и посмотрим.

В общем, все происходило строго по теории. Как только племя перестало кочевать и перешло к оседлому образу жизни, в нем резко повысилась рождаемость. А вот второго следствия – измельчания населения и ухудшения его здоровья – еще не наблюдалось. Во-первых, для этого требуется гораздо больше времени. А во-вторых, большая часть продовольствия по-прежнему добывалась охотой, а сельское хозяйство пока заменило только собирательство и не отнимало много сил и времени. Впрочем, было видно, что это не очень надолго. Дичь на острове уже почти кончилась, да и на материке ее становилось добывать все труднее, иногда охотничьи экспедиции продолжались дней по семь-восемь. Но, впрочем, на те два года, что мы еще собирались оставаться на Родосе, дичи вроде должно было хватить, а уж рыбу в прибрежных водах можно ловить десятилетиями, да и то не факт, что получится заметно уменьшить ее количество.

Неожиданно выяснилось, что маленький разведывательный дельтаплан-дрон, радиус управления которым после моих доработок аппаратуры достиг примерно десяти километров, пригоден не только для наблюдений за берегом материка на предмет обнаружения кроманьонцев, но и для поиска дичи. Так как он был небольшой и почти не шумел, то его не очень пугались даже зайцы, не говоря уж о ком-либо более крупном. То есть как только начала немного сокращаться доступная кормовая база, мы тут же нашли способ слегка ее расширить.

К началу мая наш первый полностью сделанный своими руками корабль был готов, включая установленную мачту с парусами. Спуск на воду не составил никаких трудностей – наверное, при таком количестве готовых помочь неандертальцев он прекрасно получился бы и без солидола, и без деревянных желобов до самой воды. Но лишним это тоже не было, ведь мы собирались строить еще два заметно более крупных катамарана.

Вообще-то хоть я сам планировал сроки начала и окончания всех этапов постройки «Дельфина», но в глубине души мне не верилось, что мы сможем построить его так быстро – меньше чем за год. Однако неандертальцы оказали нам большую помощь, вдвоем с Павлом мы бы наверняка возились существенно дольше. Никаких хоть сколько-нибудь сложных работ мы нашим соседям не поручали, но неподалеку от места постройки постоянно находились как минимум трое, всегда готовые что-нибудь принести, поднять и подержать, а это заметно ускоряло процесс. Упум даже научился не только заворачивать шурупы (правда, пока только в предварительно надсверленные места), но и по виду отличать их от гвоздей.

Так вот, десятого мая мы спихнули «Дельфин» на воду, и он поплыл, для начала вдоль берега. Команда состояла из меня, Кати и братцев-неандертальцев.

Первое впечатление было приятным – слабый ветерок, при котором «Катран» ни за что бы не развил больше семи километров в час, позволил «Дельфину» разогнаться до одиннадцати. Зато второе – не очень: при обоих рулях, выставленных строго прямо, катамаран тянуло немного влево. Для поддержания прямолинейного движения рули нужно было отклонять вправо, но совсем немного, так что я счел подобное допустимым. Правда, для подъема парусов, особенно грота, требовались уже куда большие усилия, чем на «Катране», но они не были чрезмерными даже для меня, не говоря уж о неандертальцах.