Книга Аквалон - Илья Новак

Пленных выстроили в ряд вдоль борта и заставили вновь опуститься на колени, после чего метис – капитан дорингера прошелся перед ними.

– Жить хотите? – спросил он. – Плыть будем несколько дней. Делать все, что скажут, любой приказ выполнять. Никаких вопросов, никаких жалоб. Кто ослушается или станет хлопоты доставлять – ножом по горлу и за борт. Других правил нет здесь. Это ясно? Может, кто-нибудь что-то узнать желает, перед тем как в трюм отправиться?

Пленные молчали, а капитан, вопросительно глядя на них, медленно шел мимо ряда в обратную сторону. Наконец белокожий юнга неуверенно поднял голову и произнес:

– Господин… Это ведь не суладарский корабль? Мы думали, нас взял в плен военный флот, но… – Он не договорил. Прыгнув к нему, метис выхватил из-за пояса нож и резанул пленника по шее. Юнец, хрипя, схватился за горло, повалился спиной назад, но упасть на палубу не успел: двое туземцев из команды дорингера схватили его под мышки, подняли и вышвырнули за борт.

– Урок вам! – рявкнул капитан, вытирая клинок о жилетку на плече находившегося рядом Хаханы. – Сказано было: никаких жалоб, никакого нытья, никаких вопросов. Ясно теперь? Все ясно?! – заорал он, наклоняясь и заглядывая в невозмутимые глаза краснокожего.

Гана не видел среди пленных мистера Троглайта, боцмана, кока… кроме простых матросов, здесь был только лигроид. Сейчас на коленях у борта дорингера стояло примерно два десятка человек. Но что захватчики будут делать с серапцами? Военный корабль Суладара должен был бы доставить укушенных на Гвалту. Однако, судя по всему, капитан не собирался переводить больных в трюм дорингера либо отсылать часть команды на скайву, чтобы отогнать корабль к Проклятому острову.

– Они точно не из береговой стражи, – тихо произнес Тулага, не поворачивая головы.

Стоящий слева от него краснокожий долго молчал, потом прошептал в ответ:

– Но не пираты.

– Да, не похоже, – согласился Тулага. – И почему так много синих?

Капитан давно ушел, а пленники все так же стояли у борта под охраной нескольких вооруженных матросов. Гана отважился слегка повернуть голову и скосить глаза. Он разглядел, как с кризера, приблизившегося к скайве вплотную, на борт последней переносят два бочонка.

– Масло… – пробормотал стоящий по правую руку пожилой матрос. – В таких масло возят…

Еще через какое-то время, когда светило превратилось в едва различимый в сером небе плоский матовый круг и вечерние сумерки расползлись над морем, с борта отплывшего кризера громыхнули пушки, после чего бочонки взорвались.

Матрос пояснил:

– Не жалеют ядер. Повеселиться хотят, с фейерверком…

Теперь работорговец пылал, до эфироплана доносились треск и гул. Серапцы до сих пор оставались под палубой; в какой-то момент Тулага разглядел, как наружу выбралась объятая пламенем фигура, сделала несколько шагов и упала. Следом появилась другая; расставив руки, истошно вопя и волоча за собой обрывок цепи, раб, похожий на крону пылающего дерева, пробежал по палубе, врезался в догорающий борт, проломил его и вывалился наружу, на еще целый горсприг. Крепкая ткань выдержала, не порвалась, – тело подскочило на ней, взорвавшись искрами и огненными спиралями масляных сгустков, поднялось на ноги, сделав шаг, кувыркнулось через край и кануло в эфирном пухе. А потом пламя добралось до пропитанного маслом куля, тот с шипением полыхнул шаром огня – и развалившаяся напополам скайва опустилась в бурлящие облака.

Перед этим матросы притащили капитану дорингера легкое плетеное кресло, и теперь он сидел возле штурвала, любуясь происходящим.

– Вот зрелище! – довольным голосом произнес метис, поднимаясь на ноги. – В который раз вижу это – не могу налюбоваться! Думали, из-за траура по королеве корабли Суладара не выйдут в море, не станут патрулировать северные берега? – Он помолчал, скользя взглядом по белым и светло-коричневым лицам пленников. – Правильно думали! Морская стража вместе со всеми честными суладарцами скорбит по старухе, но нам до нее дела нет.

– Траур? – очень тихо сказал Гана, не обращаясь ни к кому конкретно. – Королева мертва?

– Убита, – подтвердил тот же старый матрос. – Не знал, малец? Ее убил какой-то преторианец. Траур продлится месяц… – Он замолчал, когда взгляд капитана остановился на нем. Метис сделал два быстрых шага, взмахнув зажатой в руке плетью, ткнул рукоятью в лицо матроса. Из носа брызнула кровь, старик склонил голову и замер.

– Плыть нам несколько дней, – повторил капитан, стоя на Тулагой. – Всю дорогу будете молчать, как мертвые. Иначе вправду станете ими. Чтоб ни звука из-под палубы, ясно это? Кто хоть слово скажет – сразу за борт.

* * *

Траурные одеяния не нравились Гельте де Алие: она полагала, что черный цвет хорошо контрастирует с ее волосами, но вот к цвету кожи совершенно не идет. К тому же надетое сейчас на принцессе платье скрывало очертания фигуры и делало ноги короче – это Гельта увидела со всей ясностью, когда рассматривала себя в зеркале. Впрочем, если сидишь в кресле, длина ног в любом случае не слишком заметна…

Зато ожерелье из серапионовых глаз смотрелось на черном фоне восхитительно. Если бы еще в этом платье не было так жарко… Гельта уже несколько раз доставала из пышного рукава кружевной платок, изящным жестом промокала лоб и прятала обратно. Ее почти не обучали церемониям и этикету; в Большом Эрзаце, чей повелитель являлся скорее практичным хозяйственником и политиком, чем королем, монархом, подобные церемонии не были приняты. Впрочем, принцесса обладала природной грацией и умением выглядеть, во-первых, изящно, во-вторых, естественно в любой обстановке. Она без всяких объяснений, чутьем воспринимала незнакомые правила поведения, и потому сидящий справа Экуни Рон Суладарский, некоторое время назад осознавший эту способность невесты, не волновался, что Гельта будет выглядеть вульгарно или совершит какую-нибудь глупость. Невеста… да, они оставались женихом и невестой, и Рон все еще ни разу даже не поцеловал ее. Свадьба отложена на месяц, до окончания траура, – что ж, он подождет.

Их кресла стояли у подножия накрытого шелками возвышения, того самого, где Рон в последний раз видел мать живой. Трон вверху был пуст, Экуни не садился на него: официальная коронация пока не состоялась. Принц, посоветовавшись со своим министром финансов, дворцовым церемониймейстером и начальником охраны, решил стать королем и мужем в один день – главным образом из экономии. Гельта не возражала, когда Экуни спросил, согласна ли она, чтобы церемонии были совмещены, лишь мягко улыбнулась и промолчала.

Уги-Уги посетил дворец еще утром и сразу уехал; сейчас один за другим в зал входили менее важные гости: богатые торговцы, наместники островов, командор суладарского флота, начальник порта… побывал здесь и Влад Пиранья, и с ним двое важных купеческих воителей в наглухо застегнутых красных плащах, с длинными посохами. Пиранья, поклонившись и быстро сказав слова соболезнования, поднял на Экуни взгляд и добавил: «Это – господа привилегированные интенданты с Плотов Скенци и Бриллиантовое Поле. Они останутся на Да Морана вплоть до волнующего события, вернее, двух событий, которые произойдут в один день. И они, и я надеемся, что за этот срок вы сочтете возможным разъяснить все вопросы, которые я задавал вам во время нашей встречи».